Квашнёй оплыв на стуле, старший лейтенант уже не скрывал своей грусти. Не крепок духом оказался специалист по бабкам и гусям. Совсем не крепок.

- И что теперь будет? – тусклым голосом поинтересовался графоман Лыба.

- А то ты сам не знаешь! Ваш Колмыков никого из своих оперов под снос не отдаст, они ему родные. А ты ему не родной. Чужой ты ему. Так что сегодня-завтра напишу заключение, а дня через три прокурор вынесет постановление о возбуждении дела. А там прокурорский следак примет его к производству и поднимет все твои отказные за год. Я думаю, там такая же блевотина окажется, как и здесь, – я брезгливо потыкал пальцем в лыбинское постановление. – Эпизодов у тебя будет выше крыши. Или я ошибаюсь? – мой вопрос Лыба счел риторическим и на всякий случай благоразумно промолчал.

Милицейский мотоциклист молча смотрел на свое рукописное произведение, лежащее на моем столе, как на ядовитую змею, со страхом и ненавистью.

Примерно понимая, в какую сторону сейчас крутятся в хитрой лыбинской башке шестеренки, я продолжил циничное запугивание сникшего бедолаги. Все же старуху Коростелеву мне было жальче, чем Лыбу и угрызения совести мне не досаждали.

- Через пару месяцев прокурор утвердит обвинительное заключение и направит дело в суд. А потом, чтобы покрасоваться, он наверняка сам заявится на заседание суда и, думаю, что лично поддержит обвинение. Иначе для чего он тогда весь этот балаган затеял?!

Я с зоологическим интересом оглядел впавшего в тоску старлея, который вместо того, чтобы искать выход из беды, стеклянными глазами уставился в пол и морозился. Чувствуя себя рекетиром из приснопамятных девяностых, я был вынужден продолжать вымогалово.

- И ты же понимаешь, Лыба, какой приговор суд тебе вынесет? - участковый обреченно кивнул, - То-то! Но я так полагаю, что дело будет не арестантское, так что не бзди, до суда ты на свободе под подпиской походишь, – успокоил я спеца по водоплавающим, окончательно добив его таким утешением.

Начисто утративший свой прежний гонор Лыба оторвал от пола взгляд и поднял на меня свои потухшие буравчики. Это уже был не тот Лыба, который полчаса назад вошел в кабинет. Надо признать, что бабка Коростелева оказалась намного крепче старлея. Она-то все его притеснения и угрозы перенесла более мужественно и стойко. Как прежде переносила родную советскую власть, войну и бесплатную работу в колхозе.

- Я не хочу в суд! Не надо дела! – тихо проблеял очковтиратель Лыба.

Укротитель старушек и еще по совместительству орнитолог-общественник теперь выглядел также сиротливо, как и его валявшийся на полу мотоциклетный шлем с кокардой.

- Помоги.. - те! – быстро пристроил он последний слог к своей просьбе.

Ну, наконец-то! Если честно, мне уже надоело вымогать старухиных гусей у этого форменного м#дака с мотоциклом. В душу закрадывалось неприятное ощущение того, что я неотвратимо превращаюсь в Михаила Самуэлевича…

- Да чем же я тебе помогу, друг ты мой Лыба? Я и так, как мог, пытался эту упрямую бабку уговорить! И чаем ее поил, и вон пряников на нее извел на пол-своей зарплаты! – кивнул я на жалкие остатки нашего с Таисьей Ивановной пиршества.