Несколько раз я давал слабину и пытался набрать её номер. Хотел услышать любое глупое оправдание, что я всё понял не так, что она с ним не спала и по-прежнему готова за меня умереть — так Рыжая говорила мне.

Это потом я уже понял, что слова её ничего не стоят — когда перед глазами снова и снова вставал её образ в его футболке…Я был уверен, что она так и осталась с Кириллом. Не зря же шашни водила с ним у меня за спиной. Значит, он лучше, спокойнее, не такой ревнивый как я, не так удушающе её любил…

А я мог сказать только одно — прости за мою любовь и веру, Рыжая.

Ты этого не заслуживала…

А еще я был уверен, что переболел, перестал вспоминать, она даже мне не снилась больше. Кажется… Мне должно было быть всё равно на её жизнь, но я вернулся и в первый же день моего нахождения в России встретил ту, которую теперь ненавидел также, как когда-то любил.

И нет, всё равно мне не было — как бы я ни пытался себя в этом уговорить.

Стоило увидеть её огромные голубые глаза, в которых теперь появилась какая-то уверенность в себе и сила характера, как понял, что она меня…бесит.

А бесит, потому что я реагирую на её присутствие, не понимая сам, почему…Я офигел, когда узнал, что у неё есть дочь, и отчество у неё почему-то Анатольевна. Решил, что Котёнок-таки пошла по рукам… А теперь она утверждает, что Оля — моя дочь.

Мой мозг никак не мог это осознать, оценить как-то. Я пребывал в какой-то прострации вперемешку с диким гневом, который мне порой перебороть тяжело. Но мы находимся в больнице, и я не вправе нарушать покой больных людей и выяснять прямо тут отношения. Тем более, когда Оля заболела… Испугался даже я, когда увидел её бледную и без сознания на диване, хотя до этого девчонка бегала по дому и улыбалась. По крайней мере, большую часть дня.

— Я…не смогла сделать аборт, — сказала Катя.

— Нет, — тряхнул я, сосредоточив взгляд на её лице. Изменилась. И стала ещё красивее… — Какого чёрта ты не сказала мне?

— А я пыталась, — ответила она и по её щеке сбежала серебряная слезинка. — Только ты же меня везде в блок-лист отправил. Забыл?

Вид её слёз всегда был мне как ржавым гвоздём по сердцу. Но кто я теперь такой, чтобы жалеть и утирать ей слезы? Я ей теперь посторонний. Или…всё же нет?

Оля…Да, Катя могла забеременеть тогда.

— А сколько полных лет Оле? — спросил я.

— Четыре… Скоро пять, — ответила она.

Я прикинул в мыслях её беременность и срок моего проживания в США.

Да, сходится. Оля могла бы быть моей дочерью.

Да и не стала бы Катя мне лгать в таком вопросе. Я ведь легко могу проверить — тест-ДНК.Мою душу просто рвало на куски, я буквально слышал, как всё трещит по швам…

— Могла бы отцу сказать, — пробурчал я. Не могу я на неё орать и гнать, когда она плачет. Да и мне страшно за ребёнка. Он ведь…мой. Странное ощущение, вряд ли я осознал за пять минут, что такое быть отцом, но мне было жаль плачущего Котёнка и её девочку. Нашу, выходит… — Он бы передал.

— А вот это уже не захотела я, — вскинула она голову. — Достаточно было унижений, Рома.

— Ты так считаешь? — хмыкнул я. — Это я тебя унижал?