Искать пистолет не было смысла – всю ночь проищу! Я вволок его в яму, наградил еще двумя ударами – в глаз и по челюсти. В обозримом будущем он был не противник – давился хрипом, стонал.

Я выкатился из могилы и как вовремя, черт возьми! За деревьями уже топали, летел очередной «ужас ночи». Он вскинул руку, сухо треснуло – с глушителем стрелял! А как же поговорить? Я катился поленом, ветер свистел в ушах. Он промазал, не такой уж профи. Коряга под рукой – я метнул ее, не глядя. Он отскочил, не пострадал, но и второй выстрел не успел произвести.

Я прыгнул на него, расправив объятия, мы повалились оба. Противный хруст – похоже, этот парень треснулся обо что-то затылком, облегчив мне жизнь. Я откатился от него. Он извивался, стонал, схватившись за голову. Затылок повстречался с повалившимся и практически вросшим в землю надгробным памятником советской эпохи – остроконечной бетонной пирамидкой. Горящий фонарь откатился в сторону, освещая скрюченное туловище, брызги крови из раскроенного затылка и даже проржавевшее фото на памятнике: молодой мужчина с аккуратным пробором в черном пиджаке и белой рубашке, застегнутой под горло. На фото тоже запечатлелся сгусток крови.

Я и здесь не стал задерживаться – подался прочь на четвереньках, влетел в кусты. Оба были живы: хрипло дышал первый, выбираясь из могилы. Он шатался, падал – именно так я и представлял себе Судный день, когда все мертвецы обязаны встать из могил…

Второй держался за пробитую голову, стонал. Третий задерживался. Впрочем, нет, возник на горизонте – тряслись кусты, хрустело под ногами.

Он только и успел шагнуть на поляну, а я уже сбоку швырнул в него по навесной траектории добрую корягу! Он повернулся на шум. Коряга пробила живот, он охнул, согнулся пополам. Человека вырвало, но я уже уносился прочь, вдохновленный маленькой победой. Добивать эту публику было опасно – восставший из могилы отыскал свой пистолет, вращал стволом, выискивая мишень…

Жизнь продолжалась. Я заставил свою голову работать. Эти парни не могли знать, кто я такой и где в деревне остановился. Откуда им это знать? Видимо, решили оставить у Василия засаду, прибыли люди и прямо с колес попали в историю. Я не мог избавиться от чувства, что эти люди пребывают в таком же неведении, что и мы с Варварой. А пройти облавой по деревне у них явно не хватает людей. А еще я понимал, что в текущем побитом состоянии они быстро в деревню не вернутся.

Я пробежал по лесу в западном направлении метров триста, потом свернул к реке, скатился с пригорка. Обрыв был неоднороден: я отыскал сравнительно проходимый участок, съехал к воде на пятой точке. Быстро разоблачился, из ветровки соорудил мешок, в который сунул остальную одежду вместе с травматиком, деньгами, документами, куревом, ключами от машины.

В воду я входил, особо не размышляя, – не то место, где кишат пираньи с крокодилами. Я греб осторожно, одной рукой, куль с одеждой задрал над головой. Вылез из воды, оделся на узком пятачке намывного берега. Потом вскарабкался на тропу, припустил по ней.

Деревня мирно спала за пригорком, только я один носился тут взад-вперед… Недалеко от моста я сделал остановку, залег за бугорком. Побитая публика с кладбища еще не вышла. Впрочем, вдали за рекой уже что-то шевелилось, возникали из мрака люди. Двое тащили третьего – хотя сами были не лучше. Они еще возились на опушке, не могли меня видеть в такой дали.