Между тем Попов сумел развести большие жаркие костры. Кедровый стланик загорается легко, как нефть, и горит жарко, как уголь. В затишке, за тракторными санями, люди готовили ужин.
Мы положили тракториста к теплу на его тулупе. Попов действовал привычно и уверенно.
— Теперь давайте его изнутри согревать, — сказал он.
Попов принёс котелок с кипятком, приподнял голову тракториста и концом ножа разжал ему зубы. Деревянной ложкой я пытался влить в рот кипяток. Попов надавил трактористу живот, и он проглотил глоток горячей воды, потом ещё один, потом у него открылись глаза, мутные и никого не узнающие. В сонном забытьи он смотрел на нас бессмысленным взглядом. Нужно было спасать человека. Но как? Этого мы не знали…
Мы забрали провизию, соорудили из жердей стланика носилки, завернули тракториста в тулуп и понесли к нашему жилью. Нелегко нам было добраться до своего дома. Пурга бушевала с неослабевающей злобой. Но теперь мы спасали товарища, который не побоялся рискнуть жизнью, чтобы не дать умереть нам, и мы, превозмогая усталость, торопились домой, чтобы не дать умереть ему.
Как умели, мы впрыснули трактористу камфару, уложили его в постель, поили сладким горячим чаем (он же вёз нам и чай и сахар), меняли ему белье: на другой день он стал легко и обильно потеть.
— Совсем цыплёнок, —сказал Попов, бережно укрывая больного тёплым полушубком. — Рисковое дело — на Колыме трактор водить… Ну, теперь выходим!
Все мы верили, что выходим, а тракторист по–прежнему лежал с широко открытыми, но ничего не видящими глазами. Странно и жутковато узнать человека таким — живым и чужим всему живому… Рыжеватый, белокожий, с конопушками, которые не согнала и колымская зима… Верно сказал Попов — совсем мальчишка. Даже рыжий пушок, покрывавший его лицо, не старил парня.
Только на третий день тракторист пришёл в себя. А ещё через неделю он окончательно встал на ноги. К тому времени утихла пурга. Мы прокопали в сугробах снега, уплотнённого ветром, дорогу, и тракторист благополучно доставил на нашу стоянку сани с драгоценным грузом.
Вечером мы пили чай — горячий и чёрный, как кипящая смола.
— Ну, парень, — сказал трактористу разомлевший у жаркой печки Попов, —видать, родила тебя мать в совочке. Но всем статьям тебе на этот раз умирать полагалось.
— А я взял да и жить остался! —Тракторист озорно подмигнул старику. — И знаешь, почему? Смерть, она, батя, живых людей сама до смерти боится.
ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ
Чаще всего дела человеческие представляются героизмом, когда смотришь на них с дистанции времени. А если невероятное — твоя повседневность и сам ты и твои товарищи живут в невероятном, оно становится нормой, «условием работы». И Попов никогда не считал себя героем. Он просто делал своё таёжное дело со всей возможной добросовестностью и сноровкой.
Разведку мы вели не так далеко от крупного колымского посёлка, но в очень капризном и странном месте: невысокий берег довольно многоводной реки вклинивался узкой долиной в провал между внушительными сопками. По этому провалу бежал говорливый ключ Надёжный.