Было не до расспросов. Мы быстро оделись и пошли за Поповым. Дорогой он все и рассказал нам.

В управление они пришли благополучно, на третий день. Там без особых хлопот снарядили машины со всем необходимым. Попов рассказывать не любил, и каждое слово из него приходилось клещами вытягивать.

— Как же вы ехали? Без дороги?

— Без дороги. Берегом. По малой…

— Благополучно?

— Ничего ехали. Не шибко, но ехали. Всё бы хорошо, да прижим. Она новым руслом пошла, в сторону.

Прижим — это страшная беда колымских приречных дорог. Всем своим многоводьем река прижимается к каменному обрыву сопки, и ходу машинам нет.

— Ну и как же вы?

— На себе через сопку перетаскали. Водители помогли. Спасибо, ребята хорошие.

— Это уже здесь, около нас?

— Нет, ещё вёрст тридцать оставалось. Мы немного на машинах‑то проехали.

— Так нам тридцать вёрст идти? — испугался я.

— Нет, мы плот связали. Водой спустили. До порогов. Тут теперь буруны рядом.

Мы как раз подошли к тому месту, куда Попову удалось доставить новое снаряжение.

На берегу, у кучи клади, спали его спутники. Чуть ниже вздувались гребни белой пены. Через нагромождение каменных глыб пробивала себе новую дорогу, бурлила и ревела наша сумасбродная река.

— Вы берите, сколько по силам, — устало оказал Попов. — А я тоже вздремну маленько…

Он лёг рядом со своими товарищами и сейчас же намертво уснул.

Тайга загорелась ночью. Багровые отсветы зарева охватили небо. Пожар бушевал где‑то совсем близко. К полуночи в небо стали прокрываться оранжево–жёлтые языки пламени.

Попов сказал:

— В Студёном распадке горит… Вёрст за двадцать, не дальше. — Он вздохнул с огорчением: —Сто лет растим дерево, а сгорит в одночасье… Жалко.

Днём небо затянуло дымом. В нем висел тусклый багровый шар, совсем не похожий на солнце. В воздухе пахло гарью. В обеденный перерыв Попов снова заговорил о пожаре.

— Тушить надо идти. Зря пропадает тайга. Жалко!..

Что‑то очень хорошее было в этой жалости Попова. Казалось бы. зачем ему тайга? Вся ведь она не сгорит. И самому Попову хватит на всю жизнь и того леса, что останется. И опасности непосредствен-, ной не было: горело действительно вёрст за двадцать. Я пошутил:

— Чего тебе эта тайга далась? Сама потухнет.

Попов не принял шутки, обиделся и замолчал — огорчённый и непонятый. Я уже и сам не рад был, что так неуклюже и глупо обидел старика, и постарался поскорее устранить возникшую неловкость.

— Ты не сердись, Попов! Мне не меньше твоего тайгу жалко. Ведь она для нас с тобой выросла, я же понимаю… Пойдём народ снимать на пожар.

Всей партией мы отправились тушить горевшую тайгу. К месту пожара двигались без дороги — таёжными тропами, по мшистым к кочковатым болотам, трудными каменными осыпями, сквозь заросли почти непроходимого стланика. Взяли мы с собой топоры, пилы, запас продуктов.

К распадку ключа Студёного подходили ночью. По мере приближения к месту пожара становилось светлее и жарче.

Наконец двигаться дальше стало невозможно, невыносимо: в ста метрах от нас с шумом и треском горела тайга. Пожар начался у ключа внизу. Видимо, кто‑то разводил костёр и бросил, не потушив. И вот бездумная небрежность послужила причиной гибели бесценного лесного массива.