—  Скромная цель… — усмехнулся Роман. — Слишком скромная. Но смотри — если ты представишь всю цепочку событий до нее, ты не сможешь этого избежать, — он взял мою руку в свои и начал загибать мои пальцы: — Сначала написать достойную книгу. Раз. У нее будут поклонники, которые выведут ее в топы. Два. Потом перевести на английский. Три. Добиться, чтобы и на мировом рынке она стала популярной. Четыре. И тогда к тебе придут те, у кого есть возможность снять хороший фильм. Пять. Как думаешь, может остаться бедным автор мирового бестселлера?

Я аккуратно высвободила руку и нахмурилась. Все сходилось.

Кажется, мне нужно пересмотреть мою финансовую политику. Прям серьезно пересмотреть.

— Ты слишком умный… — проворчала, чувствуя, как кубики в голове перестраиваются в другом порядке.

Эй, а как же дедовские заветы: больше работай — больше заработаешь?

— Это плохо? — с усмешкой спросил Роман.

Он наконец обнаружил угольные росчерки на манжетах когда-то белой рубашки и теперь недовольно их рассматривал. Расстегнул запонки, спрятал в карман и закатал рукава до локтя, обнажив загорелые руки. С ворохом фенечек на запястье, которые снова меня заинтриговали.

Или все-таки руки привлекли чуточку больше? Вот эти натянутые жилы на предплечьях, от которых у меня слюна капает…

— Это… некомфортно, — с трудом вспомнила я заданный вопрос.

— Твои другие мужчины были глупее меня? — коварно сощурился он.

Я неопределенно пожала плечами, увы, зная ответ.

Конечно, мои мужчины были глупее него.

И что хуже всего…

— Что, даже глупее тебя? — догадался он. Насмешка в словах звенела так неприкрыто, что я даже отвлеклась от своего фетиша — его зеленых глаз.

— Волшебно… — буркнула я, отводя взгляд и напоминая себе, что западать на недоступных мужчин в моем возрасте и после такого количества личной терапии просто непристойно.

Хочешь недоступных — купи плакатик с Томом Эллисом и повесь напротив кровати.

Мы больше не пытались издеваться над костром с помощью пищевых продуктов. Хотя я собиралась предложить сгонять за картошкой, но постеснялась мучить человека травматичными воспоминаниями о «Пятерочке».

Роман шебуршал палочкой в углях, я просто любовалась танцующим пламенем, все никак не находя удобного положения рядом с ним, чтобы не слишком прижиматься. Но он тяжело вздохнул, сгреб меня за плечи, притиснул спиной к своему боку и тем решил проблему. Так меня вполне устраивало — было уютно и тепло.

Я вдруг ощутила, как мне давно не хватает живых людей. Сто лет ни с кем не обнималась вот так, просто, не на три секунды при встрече.

Даже его руку, за которую я рефлекторно уцепилась, когда он меня обнял, отпускать не хотелось. Я осторожно касалась пальцами кожи — это было приятно. Горячая, упругая, покрытая темными волосками снаружи и гладкая с внутренней стороны предплечья. Едва уловимо пахнущая костром, дорогим парфюмом и еще чем-то специфически мужским, рождающим сразу ворох ассоциаций и желаний.

А еще закатанный рукав обнажил фенечки и, скосив глаза, я получила возможность рассмотреть их немного подробнее.

— Ладно, — сказал Роман, подбрасывая еще пару толстых веток в костер. — Теперь ты про себя расскажи.