– И кому же достались коровинские миллионы? – поинтересовался Маркиз.

– Вот-вот, в самый корень смотрите! – усмехнулась Варвара. – Коровин оставил завещание, по которому все отошло Глафире. У него ведь первая жена была, и дочка от нее, но тут вдруг оказалось, что тот первый брак был не зарегистрирован, и Глафира очень ловкого адвоката наняла, который сумел так дело повернуть, что оказалось, дочка вообще не от Коровина. Вроде как по датам получилось, что когда та жена… или не жена с Коровиным познакомилась, она уже была беременная. Сперва, правда, первой жене что-то постановили выделить, но тут она как раз умерла…

– Очень своевременно! – проговорил Маркиз.

– Ну да, очень своевременно, – повторила за ним Варвара. – Только все там вроде чисто было, и все деньги достались Глафире. Но город у нас маленький, люди говорили разное, и про Глафиру, и про Ивана, и про них обоих вместе… Всем рот не заткнешь… В общем, как только Глафира вступила в наследство, она продала прииски и все остальное и уехала из Сангарска. И Ванька тоже уехал. А потом, года через два, я перебралась сюда, в Петербург. И тут узнала, что Иван Орехов женился на Глафире и стал крупным бизнесменом…

– Вот как! – оживился Маркиз.

Варвара же, наоборот, начала дремать. К счастью, в это время официантка принесла ей кофе. Выпив его несколькими глотками, журналистка ожила и проговорила:

– На чем я закончила?

– На том, что Иван женился на Глафире и зажили они долго и счастливо…

– Вот и нет! – Варвара поморщилась и осторожно попробовала ликер. – Ничего подобного! Иван-то, может, и хорошо зажил, а вот про Глафиру этого не скажешь. Нигде она не появлялась, никуда не выходила, сидела взаперти. Иван всегда и везде ходил один, как будто холостяк. А только ходили упорные слухи, что запила Глафира. Серьезно, по-настоящему запила. То ли совесть ее замучила, то ли гены сказались…

– Гены? А при чем здесь гены? – Леня мигнул официантке, чтобы принесла Варваре еще кофе, а то слишком уж низко та наклонилась над столом.

– Так папашку-то ее в Сангарске многие помнили – алкаш был каких мало, только что в луже не валялся, и то потому, что здоровье у него было железное! Вот, наверное, Глафира от него эти гены и унаследовала. Мать-то их бросила, когда Глафира подростком была. Не захотела с алкашом жить, да и ушла. Вольная птица была, по лесам ходила, травы разные собирала, зверей не боялась, утверждала, что их понимает, всегда договориться сможет. Сказывали, бабка ее шаманкой была.

– Угу, Синильга, значит, как в «Угрюм-реке», – усмехнулся Маркиз.

– Что-то вроде того, но в травах Глафирина мать понимала и дочери своей, видно, кое-что передала, потому что Глафира мою маму в свое время от смерти спасла. Выкидыш у нее был, ну, вызвали, конечно, «скорую», да пока она приехала бы, мама бы кровью истекла. А тут Глафира бежит, пакетик несет. Заварила в горшке глиняном, мне, девчонке, и говорит: давай матери каждый час по полстакана. В общем, когда «скорая» приехала, мама уж на ноги встала, ее даже в больницу забирать не стали. – Варвара на мгновение задумалась, потом продолжила: – Как-то раз я дома у них оказалась. Интервью, что ли, у Ивана брала. И тут из задней комнаты показалась Глафира. Так я едва ее узнала… Раньше-то, в Сибири, я ее часто видела. Конечно, она старше Ивана была, но все равно – интересная женщина, яркая и сильная. А тут, гляжу – совсем старуха, пьяная и больная… Особенно рядом с Иваном она ужасно смотрелась. Он – молодой еще, полный сил мужчина, красивый, между нами, а она – старая, больная алкоголичка… Тут я поняла, как им обоим нелегко приходится. Иван, должно быть, заметил, как у меня лицо изменилось, но ничего не сказал. Глафиру обратно отвел, вернулся ко мне и говорит: «Чтобы никому ни слова о том, что ты видела…»