Всхлипывая, Хайнц взял стило с тупым стальным наконечником вместо пера, взял осторожно, за резиновую рукоятку.

– Вставь в рот, – приказал Флетчер. – Соси, словно это леденец на палочке.

– Нет! – воскликнул Хайнц. Замотал головой, брызги пота и слез полетели в разные стороны. Лицо начало дергаться. Зеленая сопля вылезла из одной ноздри. Расширялась и опадала в такт быстрого дыхания Хайнца, но не лопалась. Ничего подобного Флетчер никогда не видел. – Нет, вы не сможете меня заставить!

Но Хайнц верил, что Флетчер сможет. Невеста Франкенштейна, возможно, в это не верила, у Эскобара просто не было времени поверить, но Хайнц видел, что права на отказ у него нет. Он находился сейчас в положении Томаса Эрреры, в положении Флетчера. С одной стороны, они как бы поменялись местами, с другой – нет. Знать – это из разряда идей. Идеи здесь не проходили. Здесь верилось только тому, что человек видел собственными глазами.

– Вставь в рот, а не то я разнесу тебе голову. – Флетчер направил разряженный револьвер в лицо Хайнцу. Тот издал вопль ужаса. И тут Флетчер услышал собственный голос, тихий, внушающий доверие, искренний. Интонациями напоминающий голос Эскобара. «Мы оказались в зоне низкого давления, – подумал он. – Нас ждут чертовы ливневые дожди».

– Я не собираюсь бить вас электротоком, если вы не будете тянуть время и быстренько сделаете, о чем вас просят. Я просто хочу, чтобы вы знали, каковы эти ощущения.

Хайнц вытаращился на Флетчера. Его синие, с покрасневшими белками глаза струились слезами. Он понимал, что Флетчер лжет, само собой, сказанное Флетчером не соответствовало логике момента, но Хайнцу очень хотелось, чтобы журналист говорил правду, тут уж не до логики. А именно Флетчер мог сохранить или оборвать его жизнь. И для того чтобы Хайнц решился, не хватало лишь маленького толчка.

Флетчер улыбнулся.

– Сделайте это ради ваших исследований.

И эта фраза убедила Хайнца, пусть не до конца, но в значительной степени, он поверил, что Флетчер, в конце концов, мистер Может-Он-Так-И-Сделает. Он вставил стальной наконечник в рот. Его выпученные глаза не отрывались от лица Флетчера. Под ними и повыше стило, которое больше напоминало не леденец на палочке, а старый ртутный термометр, раздувалась и опадала зеленая сопля, раздувалась и опадала. Все еще держа Хайнца на мушке, Флетчер перевел рычажок рубильника в положение «Включено» и резко крутанул верньер реостата. Белая полоска с одиннадцати утра переместилась на пять вечера.

У Хайнца, возможно, было время выплюнуть стило, но электрический разряд заставил губы сжать стальной наконечник. На этот раз треснуло сильнее, словно сломалась не ветка, а сук. Губы Хайнца сжались еще плотнее. Торчащая из носа зеленая сопля лопнула. Как и один глаз. Тело Хайнца завибрировало под одеждой. Руки согнулись в кистях, пальцы растопырились. Щеки из бледных стали пепельно-серыми, потом темно-лиловыми. Из ноздрей пошел дым. Второй глаз выплеснулся на щеку. Поверх расплескавшихся глаз на Флетчера удивленно смотрели две пустые глазницы. Одну из щек Хайнца разорвало. Дым и сильный запах горелого мяса вырвался из рваной раны, внутри Флетчер увидел оранжево-синие языки пламени. Во рту Хайнца полыхал огонь. Язык горел, как тряпка.