— Одри, ты не думаешь, что это Ник оставил коробку?

— Да брось! — рассмеялась я. — Этот человек даже не знает, где продаются цветы. За все время, что мы были вместе, не подарил мне ни одного букета.

— И решил начать с мертвых цветов. В этом что-то есть.

— Не знаю, кто их принес, но точно не Ник.

— Ну, раз ты так считаешь… — не очень уверенно согласилась Кэт.

Меня переполняло возбуждение, пока я срезал головки оранжевых роз и аккуратно укладывал стебли в коробку. Руки были в крови, внутри бурлила опасная смесь душевной тоски и чувства справедливости. Я оставил коробку перед ее дверью и ушел в полной уверенности, что ясно и четко выразил свое послание. Однако с приходом ночи я начал сомневаться, без конца прокручивая в голове свои действия, и все больше беспокоился, что лишь оттолкну от себя Одри. «Сама же знаешь, он отталкивает от себя людей», — вспомнились насмешливые слова племянницы.

Я сидел на ступеньках — по которым раньше поднимался десятки раз — перед веселеньким синим домом в районе Кэпитол-Хилл. На другой стороне улицы женщина со светлыми волосами наклонилась над коляской и заворковала над младенцем. Совсем недавно она тут прогуливалась, держа руки на огромном животе. Мне хотелось подбежать к ней, поздравить с пополнением, посмотреть, похож ли ребенок на маму, пощекотать его пухлые ножки… Я сдержался. Незачем ее пугать. Когда она в последний раз меня видела, я выкрикивал не самые приятные слова, о чем теперь жалею.

Как же я радовался, глядя на нее и ее ребенка! И я с улыбкой представлял округляющиеся формы Одри, внутри которой развивается плод нашего союза. Когда наше прекрасное дитя наконец-то появится на свет, она поймает мой взгляд и скажет: «Я люблю тебя. Я обожаю жизнь, которую ты мне подарил».

В мыслях я гладил головку нашего идеального младенца и планировал будущее, когда вдруг заметил, что у лестницы стоит Эли, моя бывшая. Вид у нее был нездоровый. Одной тонкой рукой она теребила лацкан темно-синего жакета, а другой наподобие щита держала перед собой сумку. Меня всегда раздражала ее впечатлительность.

— Что ты тут… — начала она, дико озираясь вокруг, будто собираясь позвать на помощь. Она заметила молодую мамочку на той стороне улицы и уже хотела было закричать, но, видимо, передумала. Снова перевела взгляд на меня и покрепче прижала к себе сумку. — Тебе не стоит сюда приходить.

— Я тоже рад тебя видеть, Эли, — сказал я, вставая со ступенек. — Сколько прошло с тех пор, как ты не церемонясь бросила меня, прислав сообщение? Месяцев шесть?

Эли отступила назад, и внутри меня что-то сжалось. Чего она боится? На долю секунды я представил, как хватаю ее за волосы и бью лицом о ступени. Вот это действительно было бы страшно.

Я поднял руки, показывая, что пришел с миром.

— Не волнуйся, я просто хочу поговорить.

— Нам не о чем говорить. — Она сделала еще шаг назад.

— Неправда.

Я вспомнил ее бездушное сообщение, и к горлу подступил горячий комок злости. «Пожалуйста, не звони больше. У нас нет будущего». Я проигнорировал ее просьбу и продолжал названивать, но каждый раз попадал на голосовую почту. А однажды ночью пришел на эти самые ступени и стал дожидаться ее, от гнева сжав руки в кулаки.