Потому замираю на пороге гостиной, встав так, чтоб не видели меня, прислушиваюсь.
— Ну и что? Это проблема, что ли?
Голос мужской, низкий, глубокий бас. Вроде как знакомый. Похоже, это тот самый мужчина, что вез нас.
— Нет.
Вик. Расслабленно так, лениво. От этих интонаций продирает дрожью. Сладко и возбужденно.
Ой, Сашка… Кошка ты мартовская…
— Ну вот и я о чем… Хотя, торопишься ты, конечно…
— Нет.
— У тебя, вообще-то еще проблема нарисовалась, не вовремя ты…
— У нас проблема нарисовалась, не путай.
— У нас.
— Что Росянский?
— А что он может? Парнишка в больничке. Переломан грамотно, специалисты у нас хорошие, переезд за границу на лечение не показан. Выйдет не скоро. И не полностью целым. Как только медики сочтут состояние удовлетворительным, пойдет под суд.
— Доказуху успеешь к этому времени?
— Да.
— Ты и в прошлый раз говорил!
— Так у меня и в прошлый раз все было! Просто сам знаешь, как у нас все… В этот раз — железно. Я нескольких потерпевших нашел, опросили их уже мои.
— Как нашел?
— Все тебе скажи…
— Ааа… Та бешеная сучка с заточкой? Обломал ее все же?
— Не собираюсь обсуждать.
— Зануда ты, Гор. Как из меня все выудить, так только вперед, а как самому, так хрен…
— Есть вещи, которые офицеры не обсуждают. Женщины входят в их число.
— Снегурку со мной только так обсуждал…
— Это ты говорил. А я слушал.
— Сучара хитрый.
— Меньше матерись. Тебе скоро не по статусу будет.
— Ага… С такими темпами, как бы не сняли звезду, а вы все заладили, когда третья, когда третья…
Я переминаюсь с ноги на ногу, прикидываю, заходить или нет. Потому что страшновато. Но в то же время, вроде, ничего такого они не говорят. Фамилию называли, так я ее первый раз слышу…
А подслушивать тоже не хорошо…
— Как отец? В себя пришел?
— Да он и не выходил…
— Козла когда заберешь?
— Уже. Мои сегодня перекинули.
— В пресс-хату?
— Не, зачем? К туберкулезникам. Пусть отдохнет. Потом разговаривать будем. А то он в отказ пошел, Самойлова сдавать не хочет под протокол. Типа, сам все затеял, хотел получить компромат… Ну, как обычно. А мне его еще по парочке эпизодиков бы крутануть.
— Ну смотри. Помощь не нужна, как я понимаю?
— Нет.
— А с беляночкой твоей что?
— А что с ней?
— Ну…
— Гор… Есть вещи, которые офицеры не обсуждают.
— Скот.
— Не без этого. Учитель хороший.
— Ну ты же понимаешь, что, если с ней все серьезно будет, то с отцом окончательно разрыв?
— Понимаю. Плевать. Я на него никогда не оглядывался.
— Ну ладно. Все, я поехал.
Гор, судя по звукам, встает, идет к выходу. У двери прощается с Виком, что-то гудит наставительно, я не слышу.
Прячусь и думаю об услышанном.
Вик возвращается, садится опять в кресло. Слышу, как звенит горлышко бутылки о стакан.
Переминаюсь с ноги на ногу нерешительно.
— Снегурка, ну хватит там сопеть, иди ко мне.
Ой… Как неудобно получилось, блин…
Подскакиваю на месте, выдыхаю. И топаю к своему подполковнику.
Он сидит в кресле, одетый в домашние спортивки и футболку, волосы в беспорядке падают на лоб.
Мама моя… Какой красивый… У меня же просто коленки подгибаются. Нельзя мужчине быть таким красивым.
Нельзя так выглядеть!