Мать намылила ее грязные волосы и ополоснула их свежей водой. После того как мутти тщательно вымыла Кристину с головы до ног, девушка выбралась из ванной и, стоя возле печки с чистым полотенцем на голове и плечах, позволила матери вытереть ее, совсем как маленькую девочку.

Мамины любящие руки надели ей через голову длинную фланелевую рубашку, натянули на выскобленные ноги теплые хлопчатобумажные носки, после чего мутти повела дочь наверх в ее комнату и уложила в постель на чистую пуховую перину. Истомленное тело Кристины словно погрузилось в мягкое белое облако, отяжелевшая голова утонула в пышной подушке, набитой гусиным пухом. Ей так же необходим был сейчас сон, как заблудившемуся в пустыне человеку вода; каждая жилка жаждала отдыха. Мутти сидела у кровати, гладила щеку Кристины и тихо напевала. Кристина повернулась на бок и заглянула в мамины глаза, полные слез.

— Mutti, — прошептала она. — Исаак погиб.

Первое время мутти спала в комнате Кристины, охлаждала ее голову влажной тканью, когда дочь горела в лихорадке, успокаивала, когда та кричала во сне. Если Кристина пробуждалась посреди ночи и шарила по лицу и рукам матери, пытаясь выяснить, где находится, мутти зажигала на прикроватной тумбочке масляную лампу из бука. Оставлять лампу гореть целую ночь она не могла — электричество все еще не работало, и никто не знал, когда его подключат.

По утрам или днем, когда Кристина задремывала, ома сидела на стуле в ее комнате, чинила одежду, вязала. Карл и Генрих приходили поиграть с сестрой в шашки или в менч аргере дих нихт, а по вечерам Мария ей читала.

Все это время Кристина натягивала рукав ночной рубашки на запястье и водила большим пальцем другой руки по цифрам на коже. Она забывала свои ходы в игре с братьями, а в разговорах с бабушкой то и дело переспрашивала. Когда Мария ей читала, Кристина видела, как двигаются губы сестры, но не слышала ни слова. Мыслями она находилась в Дахау.

Дни становились длиннее и теплее, и мутти распахивала окна в комнате, впуская свежий воздух, пение птиц и благоухание цветущих слив, чтобы звуки и запахи новой жизни помогли скорее поставить дочь на ноги.

Когда Кристина соглашалась поесть, мать приносила ей теплый хлеб со сливовым повидлом, горячий чай и стакан за стаканом козьего молока. У семьи осталось всего несколько кур, мутти зарезала одну из них и сварила бульон с яичной лапшой, сделанной из остатков муки.

Несмотря на то что Кристина снова и снова возвращалась к тягостным воспоминаниям, ее больные легкие постепенно излечивались, и она чувствовала, как силы ее потихоньку восстанавливаются. Когда лихорадка спала, кошмары стали менее мучительными и жестокими. Через несколько дней Кристина могла уже глубоко вздохнуть, не испытывая боли, приступы кашля мучили ее гораздо реже. Спустя две недели девушка настояла на том, чтобы встать с постели и выйти к столу.

Война окончилась, в городе расположились американцы. От разъезжавших по мощеным улицам танков и джипов в домах дребезжали стекла. Теперь по дорогам не водили заключенных, сирены не завывали, с неба больше не сыпались бомбы. Но с продуктами дело обстояло хуже прежнего — союзники продолжали поддерживать установленную Гитлером и Герингом карточную систему. Некому было пахать землю, не из чего выращивать картошку, пшеницу, репу или свеклу.