Эми вздохнула.

— Я боялась, что ты так и скажешь.

— Послушай, если б у меня были такие деньги, я бы тебе одолжила.

— Я знаю.

Какими бы ни были недостатки Лиз (а у нее их, само собой, хватало), жадность в этот перечень не входила.

— А твои сбережения? — спросила Лиз.

Эми покачала головой.

— Я не могу снять деньги без ведома матери. И я надеюсь, что она об этом не узнает.

— О чем? Для чего тебе такие бабки?

Эми начала говорить, но у нее перехватило горло. Не хотелось ей выдавать свой секрет, особенно Лиз. Она пила колу, тянула время, гадая: а мудро ли довериться подруге?

— Эми?

«Погребок» бурлил: гремела музыка, звякали автоматы, на которых подростки играли в пинбол, звенел смех, кто-то пытался перекричать весь этот шум.

— Эми, что не так?

Эми залилась краской.

— Я понимаю, это нелепо, но… я… я просто… мне стыдно рассказывать тебе.

— Конечно, нелепо. Мне ты можешь рассказывать все. Я же твоя лучшая подруга, не так ли?

— Да.

И действительно, Лиз была ее лучшей подругой. Более того, единственной подругой. Эми не проводила много времени с девушками своего возраста. Общалась исключительно с Лиз, и вот это, если вдуматься, казалось довольно странным. Очень уж сильно отличались они друг от друга. Эми усердно училась и получала хорошие отметки; Лиз отметки совершенно не волновали. Эмми собиралась идти в колледж; Лиз эта идея повергала в ужас. Эми нравилось побыть одной, в компании она часто стеснялась; Лиз всегда старалась быть на виду, со свойственной ей смелостью, а иногда и безрассудством. Эми любила книги; Лиз предпочитала фильмы и глянцевые журналы. Несмотря на тот факт, что Эми не нравился избыточный религиозный фанатизм матери, она по-прежнему верила в Бога, Лиз же заявляла, что сама концепция Бога и загробной жизни — чушь собачья. Эми прекрасно обходилась без спиртного и травки, могла выпить и покурить только по настоянию Лиз, которая говорила: если и есть Бог (она заверяла Эми, что Бога нет), ему стоит поклоняться только за то, Что он создал алкоголь и марихуану. Но, несмотря на бессчетные различия, дружба девушек только расцветала. Прежде всего по той причине, что Эми прилагала к этому немало усилий. Делала то, что хотела делать Лиз, говорила то, что Лиз хотела услышать. Никогда не критиковала Лиз, всегда старалась ее рассмешить, смеялась над ее шутками и практически всегда соглашалась с ее мнением. Эми тратила массу времени и энергии для того, чтобы укрепить их отношения, но не переставала спрашивать себя: а почему, собственно, ей так уж хочется быть лучшей подругой Лиз Дункан?

Прошлой ночью Эми спросила себя: а не возникало ли у нее подсознательного желания залететь от Джерри Гэллоуэя, чтобы досадить матери? Тогда эта мысль поразила ее. Теперь же пришла другая: может, и дружбу с Лиз Дункан она водила по той же причине? В школе у Лиз (и ее это только радовало) была самая худшая репутация. Она сквернословила, с учителями вела себя вызывающе, была неразборчива в связях. И, общаясь с ней, Эми тем самым могла бунтовать против традиционных ценностей и морали матери.

Как и прежде, Эми обеспокоилась: получила еще одно подтверждение, что могла поставить под удар свое будущее, лишь бы причинить матери боль. Если так оно и было, тогда негодование и злость, которые она испытывала по отношению к матери, сидели в ней гораздо глубже, чем она это осознавала. Опять же получалось, что она не контролировала свою жизнь: контроль принадлежал черной ненависти и горечи, которые ей не подчинялись. Эти умозаключения так разволновали Эми, что она не пожелала их развивать; быстренько вышвырнула из головы.