– Вот именно, – согласился Меркурьев.

– Нет, а что нам делать?! – повторила Кристина с нажимом. – Так нельзя это оставить!..

– Витя, – сказала Нинель, и губы у неё затряслись, – прости меня, Витенька!.. Я не могла! Никак не могла! Когда ты решил дом продать, у меня сердце перевернулось!

Виктор Захарович тяжело встал, зашаркал к ней, сел рядом на диван и обнял её. Нинель горько заплакала.

– Бедолага, – сказал Захарыч, гладя её по голове. – Ты бы со мной поговорила. Ты бы мне открылась, неужели я б не понял!..

– Ничего бы ты не понял, Витенька, – прорыдала Нинель. – Разве ж я могла!..

– Человека погубила, – покачал головой Виктор Захарович, – натворила дел…

– Витенька, прости!..

– Да я-то что! Я прощу, а вот… люди простят ли?…

Саня вдруг встал, словно принял какое-то решение. У него как-то заострилось лицо, и по лицу и по движениям стало понятно, что он сильный, опытный, жёсткий человек – совсем не такой, к какому они привыкли за последнее время.

– В тюрягу вас не примут, это точно, – сказал он, и Василий Васильевич усмехнулся. – Да и старая вы уже!

Нинель Фёдоровна перепуганно уставилась на него.

– Доказательств у нас нету, а те, что есть, – фуфло. Придётся вам отсюда съехать, из вашего драгоценного дома. Я прослежу за этим.

– Куда съехать? – спросила Нинель с ужасом.

– А в рыбхоз. У меня хозяйство небольшое на косе, рыбу там разделывают, консервы крутят. Там доживать будете. Без права переписки.

– Я не хочу рыбу разделывать, я не могу, – Нинель вновь зарыдала. – Я здесь хочу, я за этот дом жизнь отдам!

– Да вы уже отдали, – сказал Василий Васильевич. – Разве вы так и не поняли?…

– Сериал, – провозгласил Стас. – Ну, прям мыльное мыло!.. Не поверит никто!..

– Заткнись! – хором велели ему Кристина и Софья.

– Я друга потерял, – продолжал Саня хмуро, – хотя не разобрать теперь, кто мне он был-то, друг ли, враг ли!.. – Он пошевелил складками на лбу, словно на что-то решаясь, и почти крикнул Василию Васильевичу в лицо, словно именно он, инженер Меркурьев, был во всём виноват: – Я как стал бумаги смотреть, так и понял, что есть я последний лошара!.. Всю жизнь, веришь-нет, Ванюшка у меня деньги тырил! Я с ним по-братски, как с родным, а он!.. И ведь порядочно натырил! Самой малости не хватило, чтоб дом купить, мои капиталы понадобились, ёшкин-матрёшкин! Кабы чуть больше натырил, купил бы он дом этот, и дело с концом!

Василий Васильевич сочувственно смотрел на страдальца. Мура поднялась и потянула Меркурьева за руку. Он с трудом встал.

– Ты что?

– Выйдём на минуточку.

– Куда?

– Пойдём, пойдём!..

Василий Васильевич зашаркал ногами почти как Виктор Захарович, и уже из коридора услышал, как Софья сказала:

– Пап, можно я внимательно посмотрю бумаги?

– Мура, куда ты меня тащишь, – зашипел Меркурьев. – Сейчас самое интересное начнётся! Трагедия закончилась, сейчас будет марш энтузиастов и воссоединение любящих сердец!

– Успеешь, – буркнула Мура и подтолкнула его в спину.

Они вышли в вестибюль с готическим окном и круглым столиком. За столиком сидели двое, совсем незнакомые. Василий Васильевич оглянулся на Муру. Она приложила палец к губам.