— Сулят! Мне их посулы ни к чему, да и пустое это. Святые отцы больно злы на наветчиков. И я зол. Так что ступайте к святым отцам, за кого другого ещё просил бы, а за Магду Липке я просить не буду. Из-за навета тут сидим, время тратим и деньги, вместо того, чтобы ведьм суду предавать.

— Ну, а за нашего писаря, за Вольфганга Веберкляйна попросите? Родители его так убиваются, так убиваются. Нижайше просят о снисхождении. Он хороший молодой человек, неопытен ещё.

— Хорошо, о нём поговорю, — согласился кавалер, — сколько дадут родители, чтобы ему не было позора?

— Они люди не богатые…

— Сколько?

— Десять талеров, монетой земли Ребенрее.

— Не сильно они за сына волнуются, — кривился Волков.

— Они люди не богатые, — молитвенно сложил руки бургомистр. — Очень надеются на доброту вашу.

— Хорошо, за него я поговорю, — согласился кавалер, тем более что к мальчишке он злости не испытывал. — А за остальных двух женщин не просить?

— Пусть Бог им судьёй будет, — отвечал бургомистр, — и всё-таки, может, походатайствуете насчёт Магды…

— К святым отцам, — перебил его кавалер. — Кстати, бургомистр, вы бы эшафот перед ратушей поставили бы. И палачу деньги вперёд выдайте.

— Да как же так, — искренне удивился бургомистр, — неужто всё на казну города ляжет.

— Именно, комиссия только расследование ведёт, правду ищет, и суд вершит — приговор выносит. А экзекуция то дело власти мирской. Ваше дело.

— Экзекуция? — переспросил бургомистр.

— Исполнение.

— За счёт казны?

— Эшафот и палач за ваш счёт. И не забудьте помост с лавками, для святых отцов, чтобы следить за делом могли. И не делайте грустного лица, мы не сами сюда приехали, это ваши жёны нас сюда пригласили.

Бургомистр и сам начинал ненавидеть баб и их проклятый навет. Он кивал понимающе, а сам подсчитывал расходы городской казны.

Кавалер настраивался на сложный разговор со святыми отцами по поводу писаря Вольфганга Веберкляйна, но разговор вышел на диво лёгкий и быстрый.

— Это тот писарь, что донос писал? — спросил отец Иоганн.

— Да, и семья просит от казни его освободить, — пояснял кавалер.

— За десять монет?

— Да.

— Так мало они дают за язык сына.

— Бургомистр сказал, что семья не богата.

— Не богата? Ну, что ж, берите, что есть, — сказал отец Николас, — нам алчность не к лицу. Ещё штраф ему выпишем десять монет, и будет хорошо.

— Да, да, — кивал отец Иоганн, — будет хорошо. Будет достойно. А только за писаря деньги предлагали?

— Нет, ещё за зачинщицу, — отвечал кавалер, — за Магду Липке, но я отверг. Подлая баба, не раскаялась.

— Ну, что ж, — сказал отец Иоганн, может даже и чуть разочарованный. — Пусть так. А за остальных жён давали?

— Нет, бургомистр сказал, что Бог им судья.

— Ну, что ж, ну, что ж, — отец Иоганн внимательно смотрел на Волкова, и тихо произносил, — сын мой, утаить серебро от Святого Трибунала, есть грех корысти. Не утаил ли ты себе мзду?

— Отец мой, — Волков не отводил глаз и говорил так же тихо, — даже думать о том, что я утаю мзду, для меня оскорбление.

— Да благословен будь, — отец Николас осенил кавалера крестом.

Но Волков не считал, что разговор окончен: