Доротея смотрит на него в упор:

— Будь проклят, я ненавижу тебя.

— Меня многие ненавидели, но теперь их нет и они про это не расскажут.

Он по-прежнему целится ей в лицо и закрывает один глаз. Доротея не мигает:

— Ты не осмелишься выстрелить. Я твоя дочь! Ты… не можешь убить меня!

Он подходит, хватает ее за подбородок и заставляет смотреть себе прямо в глаза. В другой руке он сжимает ружье.

— Тебя я ненавижу больше, чем кого бы то ни было. Ты украла душу моей дочери. Мне действительно следовало убить и закопать тебя, и уже давно.

Доротея оглушена. Каждое слово, вылетающее из уст этого извращенца, отдается в ней проклятием.

— Николя и ты — вот самые страшные паразиты. Вы украли у меня моего ребенка! — продолжает он.

Прежде чем он успевает нажать на спуск, она бросается на него и пытается вцепиться ему в горло. Она кричит. Но ей удается лишь задеть его ногтями. Сильный удар прикладом по запястью, второй — по затылку, и она падает на землю, уткнувшись лицом в густую траву.

— Идиотка.

В тот момент, когда он приставляет дуло ружья к затылку дочери, в его кармане начинает вибрировать телефон. Он поднимает ружье, отходит на шаг и достает мобильный Жюли. В трубке звучит мужской голос:

— Жюли? Я тут для тебя выяснил…

Клод смотрит на неподвижно лежащую дочь.

— Жюли сейчас занята. Она просила меня принять сообщение.

Собеседник на мгновение замолкает.

— Хорошо. Скажите ей, что анестезиолог по имени Жерар Вийемон пропал в марте две тысячи пятого года и с тех пор не подавал признаков жизни.

— Как вы сказали — Жерар Вийемон?

— Да, правильно. Вийемон был замешан в уголовном деле, которое рассматривалось в суде Нантерра в феврале две тысячи второго года. Муж умершей женщины обвинил его в ошибке во время родов, приведшей к смерти и матери, и ребенка. Дело было рассмотрено, и вину врача или клиники не признали.

Клод потирает подбородок.

— Очень хорошо. Но… Она сейчас в ванной, она мне ничего не говорила про это расследование. Вы знаете, в чем тут дело?

— Точно — нет. Вроде бы она расследует какие-то исчезновения, но больше я ничего не знаю.

— А как ваше имя?

— Тьерри Воске.

— Хорошо. Спасибо, Тьерри, я ей передам.

— А, вот еще. Машина в Аррас выехала.

— Как вы сказали, машина? Хорошо…

Клод швыряет мобильный на землю и яростно давит его каблуком. Его дочка с трудом поворачивается. Сгорбившись, она начинает мять пальцами глину.

— Я помню этого Вийемона. Пришлось потратить много времени и труда, чтобы этот мерзавец признался в том, что совершил врачебную ошибку, и согласился подписать письмо. Он проскочил через сети правосудия, но меня обмануть нельзя. Он сломал жизнь семьи, а через две недели пошел играть в гольф. Когда человек, у которого он отнял все, шестнадцать раз ударил его ножом в чаще леса, он уже так не смеялся…

Он делает глубокий вдох.

— Я с тобой разговариваю, но ты же ничего не понял, а, Николя?

В грязи сидит маленький мальчик.

— Ты меня больше не будешь наказывать, папуля? Я не сделал ничего плохого.

— Знаю, знаю, мой мальчик. Здесь никто и никогда ничего плохого не делает.

Клод подходит и ласково гладит его по голове. Потом занимает позицию. Твердо упирает приклад ружья в плечо, кладет палец на спусковой крючок. Закрывает один глаз.