— Согласен, — сказал Ричер. — У него отличная машина.

— Думаю, я хочу сказать, что остальное на ваше усмотрение.

— Остальное?

— Как справиться с двухнедельным окном.

— Хорошо, это представляется мне честным.

— Если вы сможете.

— Я над этим работаю.

— У вас получится?

— Думаю, сначала удастся добывать только то, что необходимо на данный момент, без запаса. Так что будет довольно непростая ситуация, и Роуз придется нелегко. Но я надеюсь, что она справится. Она сказала мне, что в ней еще осталось кое-что от нее прежней. Роуз достаточно умна и поступила разумно, попросив меня на время оставить у себя ее кольцо. Или она хорошо себя знает. До некоторой степени она понимает, что делает, и в состоянии мыслить, как прежде. Наступит такой момент, когда она будет вынуждена довериться нам, а нам придется верить ей.

— Когда мы уедем?

— Завтра, — ответил Ричер.

Они вместе поели, приготовив ужин из того, что купили в магазине. Роуз вела себя оживленно и очень подвижно, и у нее был счастливый и возбужденный вид. Она смеялась и улыбалась из-под своего капюшона и фольги, поворачивалась то к одному, то к другому собеседнику, говорила, слушала и отвечала. Маккензи смеялась вместе с ней, половину времени демонстрируя безграничную энергию, поддержку и надежность, точно луч прожектора в научно-популярном фильме, точно стена, на которую могла опереться ее сестра. И одновременно она излучала безысходное замешательство, вызванное новым положением, и как будто плыла по течению. В старых сказках красивая сестра возвращается домой изувеченной, но, прежде чем наступает счастливое, политое слезами воссоединение, раскрываются старые обиды и гнев. Однако тут все было иначе. Обе были красивыми сестрами, они стартовали вместе и не знали гнева или обид. У них не имелось для этого причин. Они были одним человеком. Почти.

Ричер видел, как вибрирует воздух между ними, делая их единым организмом, подобным осиновой роще, или разделяя их на мгновение, но никогда — окончательно. Они представляли собой одно целое. Они были собой. Всегда. В прошлом и будущем. Но ни одна из них не знала, что представляла собой их нынешняя версия. И даже не знала, как выглядела со стороны. Как теперь они станут себя описывать? Будут ли говорить о себе «я и она»? И больше не «мы»? Таких вопросов они раньше не задавали.

Затем Ричер рассказал, как, по его мнению, может пройти следующий день. Голый костяк, приблизительный план, три шага, куча дыр, которые еще предстояло заполнить. Маккензи пришла в ужас. Брамалл отвернулся, как будто хотел сказать: «И это все, что у тебя есть?» Сандерсон затихла, и Ричер чувствовал, что она смотрит на него из-под своего капюшона, осторожно одобряя. Он говорил исключительно для нее, потому что она теряла больше всех. Будучи профессиональным солдатом, Роуз знала, что ни один план не выдерживает первого столкновения с врагом. Дальше все зависит от удачи — или от неудачи. Это ей было известно совершенно точно.

Потом Ричер попросил Брамалла поставить машину за домом, чтобы ее не было видно от начала дорожки. После этого он прошел по тропинке ковбоев, туда, где, как он думал, находился их штаб. Он обнаружил их на крыльце длинного бревенчатого дома, похожего на старый барак. Их было двое, и они потягивали пиво из банок. Ричер решил, что им ужасно не по себе от потрясения, вины и более древнего чувства унижения. Особенно парню в ботинках — когда ты пытаешься убить человека и промахиваешься, а через некоторое время видишь, как он идет в твою сторону… Это атавистическое ощущение, сидящее в глубине сознания и говорящее о твоем месте на лестнице, сохранившееся с тех времен, когда единственными лестницами являлись деревья.