– Уровень ума напрямую не связан с рациональным или эмоциональным восприятием жизни. «Рационалы» часто бывают весьма недалеки, просто любят резонерствовать. Ну а пример глубокого мыслителя-«эмоционала» – Федор Михайлович Достоевский.

– А еще у нас с Юстиной полностью совпадают художественные вкусы, – мрачно сказал Клобуков.

– Почему вы об этом говорите похоронным тоном?

Лицо Антона Марковича страдальчески исказилось.

– Мы стояли перед картиной Клода Моне, которая нам обоим очень понравилась. Плечо к плечу. Я вдруг на минуту представил, что это моя жена, что мы пришли на выставку, а потом пойдем домой, будем обсуждать увиденное – как это было бы замечательно. Вы, конечно, правы – мне часто не хватает умного и заинтересованного собеседника, чтобы обсудить и перепроверить мысли, над которыми я ломаю голову… Но в следующем зале я увидел женский портрет… И это была моя Мирра. Неважно, что непохожа, но эта жадность к жизни, принятие ее такою, какая она есть, этот взгляд… Будто Мирра смотрит на меня, замурованная под стеклом, а я… А я… – Он задыхался. – А я только что ее предал. Был готов предать… Невыносима мысль, что я – предатель. Хотя, казалось бы, чему удивляться, – добавил он тихо, про что-то вспомнив, и совсем расклеился.

– Выпейте-ка вишневой наливки, – сказала Мария Кондратьевна. – Очень вкусная, соседка делает. И расскажите мне про вашу покойную супругу. Я же вижу, вам нужно сейчас о ней поговорить.

Рассказывал он долго, не меньше часа. То складно, то сбивчиво – перескакивал с одного на другое. Несколько раз утирал слезы.

Она задала несколько вопросов. Разлила чай.

– А теперь послушайте меня. Мои слова вас шокируют, даже вызовут негодование, но это очень важно. Вы любили Мирру, утрата осталась для вас незаживающей раной, однако это не ваш тип. Такая жена мешала вам развиваться. С ней вы не написали бы вашего трактата, а ведь это, может быть, самое важное дело в вашей жизни.

Клобуков, естественно, сначала сдвинул брови, но после взволнованного рассказа эмоциональных сил на возмущение у него не осталось.

– Не написал бы трактата… – Он горько усмехнулся. – Я любил Мирру. Всё остальное не имеет значения. Без нее моя жизнь – не жизнь.

– Жизнь – всегда жизнь. Если жить, а не предаваться жалости к себе, – отрезала Мария Кондратьевна, потому что сейчас была нужна резкость. – Есть три железных правила, без которых невозможно сохранять достоинство. Что бы ни случилось, никогда себя не жалеть. Это первое. Второе: никогда ничего не бояться. Любая беда – всего лишь испытание, которое нужно выдержать. Сдай этот экзамен, и ты перейдешь в следующий класс.

– Привет вам от блаженного Шопенгауэра. Эта философия хороша для одиночки, который никого не любит. Любящий всегда живет в страхе – за того, кого любит.

– Любовь – это роскошь, – тихо сказала Епифьева. – А за роскошь не жалко дорого заплатить. Если придется, то и болью. Но не страхом. Я никогда никого так не любила, вы правы, но мне кажется, что любить со страхом – это обкрадывать свое счастье.

– Вы сказали три железных правила? – помолчав, спросил Клобуков.