Когда я уже заканчивала абзац «…и разложить их по хронологии, тщательно сверяясь с хронологией преступления», в дверь постучали.
— Что вы там делаете? — раздался требовательный голос Рейно. — Заснули?
— Уже иду, — откликнулась я и нажала педаль сливного бачка.
Вернувшись в комнату, я застала Рейно, с увлечением рассматривающего срамные фотокарточки Кодриной. К тому же этот тихий эстонский извращенец был вооружен лупой!
— Я, конечно, понимаю, эти куски мяса занимают не последнее место в расследовании, — прямым текстом заявила я Рейно. — Но из-за них не стоило подвергать себя риску. И ездить в Кронштадт. Вполне могли обойтись секс-шопом на Восстания. Могу дать адресок.
— Так и думал, что вы не столь целомудренны, какой хотите казаться, — Рейно нисколько не смутился. — Не лезьте не в свое дело. Все улики должны быть изучены.
— Особенно эти.
— И эти в частности. — Он не нашел ничего лучшего, как повернуться ко мне спиной.
Я тоже повернулась к нему спиной и разложила телеграммы.
Все они были датированы разными месяцами и даже разными годами. Вот только получатель и отправитель всегда оставались одними и теми же: Алла Кодрина — Игорь Пестерев. Я разложила их в хронологическом порядке (в полном соответствии с главой «Улики»). Теперь телеграфный роман Кодриной и Нестерова выглядел следующим образом:
1. Таллин, 12.10.96г.:
«ПРОСТИ МЕНЯ, ЕСЛИ МОЖЕШЬ. АЛЛА».
1. Венеция, 25.12.97 г.:
«ЭТОТ ГОРОД СОЗДАН ДЛЯ НАС С ТОБОЙ. ОБОЖАЮ. АЛИКА».
З.Вена, 11.02.98 г.:
«РЕЙС OR 888. БОЖЕ, НЕУЖЕЛИ ЭТО ПРАВДА? ОБОЖАЮ. АЛИКА».
4. Мартиника, Ламантен, 04.01.99 г, «ПОЧЕМУ НЕ ТЫ? ОБОЖАЮ. АЛИКА».
5. Вена, 12.06.99 г.:
«АСТОРИЯ». 14.00 ПО МОСКВЕ. ОБОЖАЮ. АЛИКА».
Я отложила телеграммы и вздохнула.
Даже в этих крошечных, давно увядших листках передо мной предстала история не просто любви, а какой-то мучительной, растянутой во времени страсти. Похоже, покойной Алле тоже была не чужда вечная любовь. Так же, как и ее мужу. Вот только любила она другого — не музыканта с мировым именем Олева Киви, а жалкого сотрудника жалкой охранной структуры «Локис» Игоря Пестерева! Любила отчаянно долго, с неослабевающим накалом. Я даже как будто видела Аллу Кодрину, пританцовывающую у окошек почтовых отделений в Таллине, Венеции, Вене и какой-то неизвестной мне Мартинике;
Аллу Кодрину, покрывающую поцелуями равнодушные листки бумаги…
По телеграммам легко прочитывалась история их романа: наверняка они были знакомы задолго до появления Олева Киви. А потом черт ее дернул пойти в дурацкую филармонию, на дурацкую виолончель. И усесться в дурацком ряду, в дурацком красном платье.
Там-то ее и настигла такая же сумасшедшая любовь Олева Киви. И к этой любви существовал гарнир — гораздо более питательный, чем однокомнатная квартира в Кронштадте, чем даже нарезной одноствольный карабин «Антарес» и Дамаск с рукоятью из карельской березы.
Ну, конечно же, загородный дом в Эстонии, квартира в Вене, машины, гастроли, светская хроника, коллекция драгоценностей… Как сказал об этом братец Филя — «весь мир в кармане».
И она не устояла.
Я бы тоже не устояла. Вот только виолончелистов на моем пути не попадалось.