Безукладников. Движение. Ну или, подробнее говоря, отрезки движения астрономических и прочих тел.

Бадди Хоуп. Ник, вас интересует физика?

Безукладников. До сих пор меня больше интересовала история.

Бадди Хоуп. А что у нас с историей?

Безукладников. Ничего нового. Одна большая уродливая фикция. В идеале ее нужно переписывать заново.

Бадди Хоуп. Вы имеете в виду новые трактовки, интерпретации?

Безукладников. Можно и без трактовок. Хотя бы достоверный рассказ, полная хронология событий. У нас даже этого нет.

Бадди Хоуп. Прежде чем мы прервемся для рекламы, я задам вопрос, который наверняка интригует большинство зрителей. Откуда к вам приходит информация? Что это за источник? Он внутри вас? Или… (делает выразительный жест обеими руками, якобы взывая к небесам).

Безукладников (сидит молча, опустив глаза и не двигаясь).

В кадре еще на секунду появляется лицо телеведущего, явно растерянное, за его спиной — фигура Безукладникова в странной кренящейся позе и невнятная суета вокруг. Музыка, рекламная заставка.

Конец записи.

Немного позже я узнал, почему Безукладников не смог ответить на последний вопрос, — он пребывал в глубоком обмороке.

From: Alexander Bezukladnikov

To: IFS

Subject: No subject

Игорь, добрый вечер!

Вы можете смеяться над моим «открытием», но я все же хочу поделиться. Оказывается, все люди лгут.

Не почти все, Игорь, а все! И я сам от себя не ожидал — насколько это грустно. И вообще удручает.

Даже не в том моральном смысле, что «врать нехорошо», а в простом физическом смысле — искажает, деформирует природу каждого из нас. Сначала ее невидимую часть, а потом — и видимую.

Я никогда особо не вникал в разницу между «истиной» и «правдой», как любят делать некоторые философы еще с античности. Помните такого грозного римского дяденьку в сандалиях, как он стоит на древнем солнцепеке и вопрошает у кого-то, чуть ли не у своей тени: «Что есть истина?» Так до сих пор и стоит, весь потный, и вопрошает. Очень запальчивый спорщик. Но, в сущности, почти все споры между людьми — о терминах, о словах, и только. А слова меньше всего заботятся об истине, только о себе… И получается, что «истина» (в кавычках или без) совершенно беззащитна перед словом. Она иногда хочет довериться ему — а слово соврет и недорого спросит.

Только это не значит, что «истина» вроде той дамочки, которая упорно ищет, кому бы ей правильнее отдаться. Скорее наоборот. Существуют вещи, о которых нам знать нельзя, существуют запреты на знание. Я, как любопытная Варвара, успел на них нарваться и потом десять раз пожалел, что задавал такие вопросы: потом валялся в обмороке то наедине с собой, то на людях, и голова — как взорванная.

Знаете, я только недавно понял, человек не может жить без тайны. Она для него как второй воздух. Когда уже «все ясно», жизнь заканчивается. Спасает разве что влюбленность. Но любая влюбленность держится на тайне, питается и дышит ею.

Если, допустим, меня угораздило по уши влюбиться в непостижимую в своей привлекательности женщину, я воспринимаю как счастливое откровение, как физическую милость — ее влажноватые подмышки, ее ступни в высоких босоножках, ямку между ключицами или вырез платья, оголяющий нежную раздвоенность. Ее манеру всласть обсасывать кофейную ложечку или вилкой распутывать салат, как кроссворд. Ее запахи — парфюмерные и животные. Ароматы модного бутика и зверинца.