– Кого?

– Вот именно. Так что каждое утро Кимми пробегает мимо трусцой, и на ней лайкра в такую обтяжку, что и вообразить невозможно, но, сколько ни обтягивай, все равно ничего не удержишь. Если бы я принадлежала к определенной категории людей, я бы сказала, что Кимми пытается привлечь внимание созревающих подростков.

– И эта категория людей была бы права?

– Один ноль в вашу пользу. А наш городок – такой консервативный ханжеский пузырь. И я это понимаю. Понимаю, почему люди именно сюда приезжают растить детей. Здесь дети будут в безопасности. Черт… – Керен кладет руку на живот. – Я хочу, чтобы и мои дети были в безопасности. Но город может стать слишком уж стерильным. Это вредно. Я выросла в Бруклине. Не буду вам рассказывать, как мне доставалось. Каждый день мы там встречали по шесть Хэнков. Так что, может, наши дети научатся состраданию. Хэнк – человеческое существо, а не нечто, достойное лишь презрения. Несколько месяцев назад ребята обнаружили, что Хэнк учился в этой школе. И один из них… вы знаете Кори Мистисайн?

– Я знаю ее семью. Хорошие люди.

– Да, их семья давно живет здесь. Так вот, Кори откопала старый школьный альбом того года, когда Хэнк был в выпускном классе. – Она останавливается, поворачивается ко мне. – Вы ведь учились с Хэнком?

– Да.

– Дети были потрясены. Хэнк был таким же, как они, – пел в хоре, выигрывал на олимпиадах, даже заведовал классной кассой. И вот дети задумались.

– На все милость Божья.

– Вот именно. – Директор делает еще два шага. – Боже мой, я все время хочу есть, а когда поем, меня начинает тошнить. Восьмой месяц самый трудный. Кстати, я сейчас ненавижу всех мужчин.

– Буду иметь в виду, – улыбаюсь я. – Вы сказали, что у вас двоякое отношение…

– Что?

– По поводу Хэнка. Вы сказали, что относитесь к нему двояко. С первым мнением все ясно, расскажите о втором.

– А, вот вы о чем. – Она идет вслед за своим животом. – Слушайте, я ненавижу ярлыки, которые люди приклеивают к душевным болезням, тут и двух мнений быть не может, но мне не по душе и то, что Хэнк здесь ошивается. Я не думаю, что он представляет собой какую-то опасность, но и наверняка этого не знаю. Меня беспокоит, политкорректно ли то, что я не защищаю своих учеников. Вы меня понимаете?

Я даю ей понять, что согласен с ней.

– И вот, мне не нравится, что Хэнк околачивается поблизости. Но что с того? Мне не нравится, что мать Майка Инги всегда незаконно высаживает сына в зоне, где запрещена высадка. Мне не нравится, что отец Лизы Вэнс явно помогает ей выполнять художественные домашние задания. Не нравится, что родители Эндрю Макдейда прибегают в негодовании в школу каждый раз, когда их чадо получает табель успеваемости, и требуют объяснить, почему у Эндрю такие низкие отметки. Мне многое не нравится. – Керен останавливается, прикасается пальцами к моей руке. – Но знаете, что мне не нравится больше всего?

Я смотрю на нее.

– Травля в Интернете. Это худшая из разновидностей самосуда. Хэнк – один из последних примеров.

В прошлом году кто-то поместил фотографию одного паренька с такой подписью: «Этот гад украл мой айфон, но забыл, что все его фотографии попадают на мое облако, прошу ретвит, чтобы его найти». Объявленный «гадом» оказался Эваном Обером, учеником моей школы. Вы его знаете?