– Вы дадите мне сказать, или у меня нет на это права, по-вашему? – сухо спросила Варя, глядя в желтые наглые глаза собеседницы.

– Ну говорите, что ж… – милостиво разрешила мамаша, откинувшись на спинку стула и медленно закинув ногу на ногу.

– А не о чем говорить, собственно. Будем считать, что вы просто не отдаете отчета своим словам, уважаемая… Простите, как к вам обратиться?

– Да без разницы, – коротко бросила женщина, не отводя от лица Вари желтого взгляда.

– Ну, как угодно. Так вот! Ваша дочь будет получать по моему предмету именно ту оценку, которую заслуживает! И мне больше нечего вам ответить! Надеюсь, вы меня поняли?

– Да я-то поняла вас, Варвара Дмитриевна, прекрасно поняла… Это вы меня не поняли, уважаемая. Не поняли, что вам вскоре придется другое место искать… Да и то – вряд ли вы его найдете, должна вам честно сказать. Стараться будете, а не найдете. Нигде. Никогда. И не смотрите на меня с таким возмущенным недоумением, а лучше поинтересуйтесь, когда я уйду, кем и где работает Ирин папа… Надо всегда владеть правильной информацией, чтобы позволить себе быть такой… Красиво принципиальной! Всяк бы хотел, да не всякий может себе позволить! Подумайте хорошо, когда я уйду… И сделайте выводы… Ваша предшественница, к примеру, тоже поначалу принципиальной была, а потом ничего, поумнела. Подумайте и вы очень хорошо, Варвара Дмитриевна!

Варя хотела было ответить, но прозвенел звонок на урок, и посетительница поднялась с места, резко отодвинув стул. Развернувшись мощным торсом, степенно пошла к двери, не прощаясь. Варя только руками развела ей вслед…

Весь оставшийся день ее не покидало чувство, похожее на унижение. Голова болела от унижения. Живот крутило от унижения. Ноги подкашивались от унижения. Видимо, слишком много этой заразы отхватил организм после того разговора. А вечером, когда собралась домой, милейший тишайший физик Евгений Алексеевич вызвался проводить ее до автобусной остановки, и у Вари не нашлось сил ему отказать. Наверное, предупредить хочет, чтобы не связывалась с этой мамашей, что еще может быть причиной такой заботы…

Так и оказалось. Всю дорогу Варя шла молча, а Евгений Алексеевич говорил, говорил… Скорее о своем, о наболевшем говорил. Пытался найти объяснение своему униженному непротивлению.

– Вы думаете, я не был таким же принципиальным, Варвара Дмитриевна? Я тоже был, да… Но ведь не зря придумана нашим народом эта мудрая пословица: «Плетью обуха не перешибешь»! Ну, останетесь вы при своих принципах, допустим… И что? А то, моя дорогая, что попросят вас из школы, и волчий билет еще вдогонку выпишут! Телефонного-то права у чиновников никто еще не отменял, знаете ли. Отец у Андреевой в городской администрации работает, социальную сферу курирует, потому эта мама и ведет себя так нагло. Нет, я не спорю, Ира Андреева очень способная девочка и действительно идет на медаль, но… Не ваша вина, Варвара Андреевна, что ваш предмет ныне несколько… Как бы это сказать… Непрестижен. Согласитесь, ведь так?

– Нет, не так, Евгений Алексеевич. Я не согласна. История не прощает к себе такого отношения, и время это нам хорошо доказывает, не так ли?