– Например?
– Например, существует легенда, согласно которой моя любимая королева Бона забрала в Италию далеко не все свои сокровища…
– Да ну? И куда она их девала?
– Зарыла на территории Волыни… Я слышал десятки вариаций этой байки, но во всех – слышишь, во всех! – называется один и тот же населённый пункт.
– Какой? – глаза моего товарища лихорадочно заблестели.
Я сделал паузу и выпалил:
– Деревня Датынь Ратновского района!
– Слышь, писатель, – хитро прищурился Владимир. – Тот клад мы обязательно найдём. Вместе. Следующим летом. Ты, надеюсь, приедешь в отпуск, а?
Я оставил без ответа риторический вопрос.
И так ясно – приеду!
Проклятые сокровища
1. Весна 1946 года
Петро Гордына отдавал Богу душу. Чекистская пуля нестерпимо пекла в левом боку, казалось, вот-вот лопнет чрево и кишки вывалятся наружу.
– Пить, пить… – прошептал Влас, как его называли соратники по бандеровскому подполью.
Кто-то из рядовых бойцов мгновенно поднёс горлышко фляги к пересохшим губам сотника.
– Позовите сыновей…
Вдруг ему явилась родительская хата, супруга Василина с младенцами-близнецами на руках.
Ох, и славно же жилось им тогда!
Хоть не паном был, а зарабатывал столько, что за месяц мог купить две коровы.
Потом пришли Советы. Скот не тронули. А вот пашню – укоротили. Ещё тогда Пётр поклялся отомстить за «поруганную честь».
Власть голодранцев долго не просуществовала. Растоптал немец кованым сапогом красные знамёна и вывесил свои – со свастикой.
Гитлеровцев Гордына тоже не любил. Конечно, лучше, чем Советы, хозяйничать не претят, но уж больно те фрицы самоуверенные, наглые. Ведут себя так, словно находятся не на берегах Стохода и Стыря, а Рейна или Майна.
Бил Влас со своей сотней фашистов не хуже, чем красных. На четвёртый год войны подросли дети, стали помогать отцу в ратном деле.
До сих пор в его подчинении и Василий, и Павел.
Только немцев уже нет.
Прогнали их за бугор краснопузые воины.
Закончилась война для всех, даже для Василины, которая продолжала мирно жить в глухом полесском селе, а они и дальше сражаются за «вильну Украину». Подолгу отсиживаются в тёмных, смрадных схронах, месяцами не пробуют горячей пищи, а по ночам стреляют, вешают, душат закрутками.
В основном – таких же украинцев.
Только с другими убеждениями.
Вот и настигла его кара Господняя!
– Звали, тату? – словно с того света доносится зычный голос Павла.
Он на четверть часа раньше Василия появился на свет, поэтому считает себя старшим. И главным в семье.
Похожи дети, как две капли воды, а он безошибочно определяет, кто есть кто. Каким-то особым чувством, свойственным только родителям двойни.
– Всё, умираю я, сынку…
– И что вы, тату, такое себе надумали? Всю войну прошли, ничего с вами не случилось – и сейчас одужаете[66]!
– Нет, Павлик, смерть стоит у моих ног. Сдал кто-то нас, заманил в мышеловку и захлопнул её.
– Да я эту иуду собственными руками!..
– Хорошо. Только, может, достаточно уже крови? Советы по лесам листовки разбрасывают, кто придёт с повинной, тому прощение.
– Ни, тату… Мы доведём ваше дело конца. Победного конца!
– Добре, сынку… А где Василий?