У меня, к слову, до фига песен с матом было. Но ставку на них я не делал, просто по-другому устроен. А Шнур сделал и стал этаким новым Барковым. Ранний «Ленинград» был вообще свежим ветром. Я тогда везде об этом кричал, как в середине 80-х о «Звуках Му». Но у них сразу получилось так круто, что я понял: долго это не просуществует. Просто некуда развиваться».

Кроме «Оборотня с гитарой», где помимо лихого бунтарства и откровенности уместился (в самом названии) злободневный стеб, в ту пору как раз в СМИ запустили активную кампанию по борьбе «с оборотнями в погонах» в российских силовых структурах. Последний номерной альбом «Неприкасаемых» содержал еще несколько значимых и нетипичных для Горыныча середины «нулевых» песен. Заглавная «Третья чаша» по интонации и такой «Веничкиной» горечи высказывания напоминала шестилетней давности тему Александра Ф. Скляра «За гагарой с черным пером» из «Нижней Тундры».

Гарик пел: «Иногда мне кажется – Бог давно умер,/Он тихо прилег и мирно почил,/Но один дальнобойщик клялся, что в Туле/Бухал с ним в компании местных водил./Они начали с красного, потом побежали за водкой,/На запивку взяли паленый «Боржом»,/И когда покупали хлеб и селедку,/ Вдруг Создатель пырнул кого-то ножом/Я не знаю, что мне делать с моим Богом…/Когда все невпопад и сжигает злоба,/Когда страшная боль аорту рвет,/Я зову лишь его, я призываю Бога,/Но всегда опасаюсь, что он не придет».

Весь диск был густой смесью депрессивно-радикальных высказываний и сокровенной лирики (посвященный отцу «Плачь», плавные «Белые дороги», спетые с Пелагеей). Свою часть эмоционально-смыслового спектра пластинки занимали напевная фолковая «О чем поет гитара» и серенадоподобная «Иероглифы». Сукачев в «Третьей чаше» был мелодически разнообразен и поэтически интересен. Но продолжения не последовало.

На долгое время Горыныч отошел от студийной работы, а попутно отвлекся и от актерской практики.

Для поддержания достойного семейного бюджета он сохранил периодические гастрольные поездки и выступления в Москве, но главным его делом стал фильм «Дом Солнца», к созданию которого он наконец приступил.

Узнав, что Сукачев запустился-таки с «Домом Солнца», скептики удивлялись, как и перед съемками «Праздника»: неужели его все еще тянет в кинорежиссуру после предыдущих опытов, получивших такую критику? Я встречал немало людей, считавших гариковскую целеустремленность упрямством, блажью, в лучшем случае – хобби, вроде увлечения яхтами и мотоциклами. До Горыныча, разумеется, тоже долетали подобные разговоры. Но он ничего оппонентам не объяснял, просто в привычной манере «гнул свою линию». А уж «Дом Солнца» за годы приближения к нему вообще стал для него проектом, который стоило реализовать хотя бы из принципа. Но не только из принципа, конечно. «Этот фильм был для меня еще одним значительным личностным определением. В чем оно состояло, объяснить невозможно. Тут сугубо мое внутреннее ощущение. Сделать «Дом Солнца» я считал обязанностью перед самим собой».