Итак, никакого тремора перед съемками «Кризиса…» и рефлексии после его премьеры из-за чьей-то критической аналитики у Гарика не было. Единственное, что его слегка напрягло, – совмещение им нескольких важных функций в одном проекте. Сделав «Кризис среднего возраста», он понял, что «больше не хочет писать музыку для собственного кино. Это очень тяжело. Надо приглашать профессионального композитора и отдельно с ним взаимодействовать». Так он и поступил в следующих своих картинах, снятых уже в двадцать первом веке. Хотя Игорь рвался в бой сразу после «Кризиса…». Опять манил «Дом Солнца». В июне 1997-го он говорил: «Эта картина некоторое время пребывает в состоянии консервации. Ее идея во мне не перегорела, а лишь окрепла. Очень хочется хотя бы к зиме начать ее подготовительный период, а следующим летом приступить к съемкам. Я этот фильм еще не сделал, но уже очень его люблю». Последнее предложение – натуральный сукачевский афоризм. Его фирменный почерк, снова и снова иллюстрирующий редко встречающуюся авторскую уверенность.

Двадцать лет спустя после «Кризиса…», сидя за своим персональным (!) столиком в ресторане ЦДЛ, Горыныч сказал мне: «Уже позабыл, что тогда говорили о фильме в прессе, но помню, что он получился культовым. Его повсюду обсуждали. Я приезжал в любой город на гастроли, ко мне подходили люди и произносили какие-то теплые слова. А сколько писем присылали! В то время еще ведь писали письма. В одном из них женщина призналась: «Мой младший брат погибал от наркотиков, а посмотрел ваш фильм и понял свою цель в жизни. Кардинально изменился». Такое сильно трогало.

Я до сих пор уверен: мы сделали значимую вещь. Мой сын Саня и сейчас считает, что это мой лучший фильм. Говорит, что никто ничего подобного у нас раньше не снимал. Поколенческий манифест. Отвечаю ему: ты не прав. «Июльский дождь» – еще больший манифест. «Я шагаю по Москве» – тоже манифест. Но и мы смогли по-своему высказаться. Нам повезло. Пусть наше высказывание поскромнее, но оно было понято целым поколением, и это так круто».

В апреле 1998-го «Кризис среднего возраста» уже показали по НТВ. А летом в стране грянул кризис реальный – дефолт, обвал валютного курса, и масса россиян моментально рассталась со своими креативными планами. Граждане сосредоточились на латании семейных бюджетов, погашении долгов, спасении собственного бизнеса (у кого он имелся) и прочей прозе жизни. Сукачеву в очередной раз пришлось забыть о «Доме Солнца». Даже с концертами на какой-то период стало не ахти («Неприкасаемые» – группа дорогостоящая). Горыныч коротал время съемками в различных тематических телепрограммах, вроде «Промзоны», «Крупным планом», «До 16 и старше», где с разной степенью расслабленности и фантазерства вел автобиографические повествования. И периодически писал оригинальные песни, похожие на рифмованные рассказики: «Янки Додсон», «Канарейки, 9-й калибр и тромбон», «Король проспекта». Годом позже они соединились в альбоме «Города, где после дождя дымится асфальт» с теми вещами, что были сделаны еще с Толей Крупновым. Ему и хотели посвятить эту пластинку (как посвятили «Кризис среднего возраста»). Но 2 августа 1998 года добавился другой печальный повод – скоропостижно скончался Алексей Ермолин, и новый диск фактически стал его прощанием. «Умер потрясающий музыкант, – сказал тогда Сукачев. – Мы столько лет были вместе. Словосочетание «невосполнимая потеря» приобретает абсолютно реальный смысл. Конечно, я понимаю, что через какое-то время найду себе саксофониста, но ту форму, которую играл Леша и которую играли мы… От нее опять ушел кусочек, навсегда и безвозвратно». По горькому совпадению одной из последних вещей, которую Лёлик записал с «Неприкасаемыми», стала песня «Мой друг уехал». Мог ли Гарик, сочиняя ее текст, представить каким зловещим предсказанием и тихим плачем она обернется. «Мой друг уехал далеко/И не вернется, и не вернется./Мой друг уехал далеко,/А сердце стонет, рвется/Туда, за дальние моря,/За горы, за равнины, за поля,/За хмурь косматых облаков,/За солнце, за луну, за берег моря,/Туда, где первым снегом занесен/И стерт навеки след его ноги,/Где птицы чертят черные круги по небу/Мой друг уехал./Мой друг уехал далеко,/И стало грустно, и стало грустно./Мой друг уехал далеко,/И стало пусто, пусто».