Про Сукачева и алкоголь высказано столько и самим Гариком, и его приятелями, и обычными разносчиками слухов, что реальность и вымысел в данном вопросе сейчас почти неразличимы. И я могу вспомнить что-то из опыта выпивания с Игорем в разные годы, но не думаю, что сии подробности как-то дополнят его портрет. Поверьте, это не авторская попытка политеса. Мне действительно кажется, что истории «с пьяным Гариком» (из которых, бесспорно, можно составить отдельный жутковато-забавный эпос) всерьез не повлияли на его «линию судьбы». Периодически они доставляли определенные проблемы тем, кто взаимодействовал с Сукачевым, или его близким, поскольку, е «как все запойные алкоголики», он «не может пить один день». Пьет дня по три, «потом столько же из этого говна выбирается». Но чего-то фундаментального не произошло.
«Хотя по пьяни много чего случалось, – рассуждал Гарик в одной из наших с ним посиделок еще в первой половине 90-х. Бываешь добрым и всех напоишь, а бываешь свиньей и подонком. Бывает – тебе морду набьют, бывает – ты. Или проснешься у каких-нибудь добрых людей, чтобы сказать им спасибо, уйти и никогда в жизни больше не встретиться».
А еще Гарику содействовал уникальный факт, о котором когда-то упоминала бывшая жена Михаила Ефремова актриса Евгения Добровольская. Сукачев и его главные друзья: Ефремов, Охлобыстин, Харатьян – «никогда не «развязывали» одновременно». То есть каждый из них всегда мог рассчитывать на спасительную товарищескую поддержку в период ухода в «штопор» и абстиненции.
«Действительно не было случая, чтобы все мы выпивали разом. И даже трое из четверых – никогда. Удивительно, у нас в молодости как-то по кругу это шло. Если Ванька «уходил в себя», я ехал к нему. Он любил куриные окорочка, так называемые ножки Буша. Мы ими закупались и шли куда-то на природу. Ванька всех нас гулять научил. Потому что, когда ему было плохо, он говорил: пошли гулять. И мог пройти километров тридцать. Когда со мной такая история случалась, он ко мне приезжал. Брал с собой четвертинку водки, валерьянку и прямо гнал меня на улицу, просто идти куда-нибудь. Если Ванька не мог, я ехал к Димке. Он встречал меня вместе со своей Марусей, и мы шли куда-то за нулевой километр МКАД, к речке. Сейчас там уже город, дома стоят, а тогда – тихо было. Когда Димка сам развязывал, я к нему приезжал и сидел с ним. Ну и Маруся, конечно. Он всегда под ее присмотром. С Мишаней проще было. Обычно кому-то из нас звонили из какого-нибудь ресторана и говорили: «Тут Ефремов шалит». Мы уточняли: «Стол уже перевернул? Нет еще? Ну, тогда все нормально, сейчас приедем». И за мной также приезжали. Отвозили домой, сидели рядом, сколько нужно, сменяли друг друга. Это круто, товарищеская взаимопомощь».
Но главное – бухло не победило Игоря Иваныча, не превратило его в руину, не отняло семью, энергетику, талант, жажду жизни (ту самую lust for life), что, к сожалению, случалось со многими музыкантами. Ему не потребовалось в один «прекрасный» момент спасаться поездкой на лечение в Америку или реабилитироваться в «Доме Надежды на Горе» под Питером, чего не избежали некоторые его известные коллеги по цеху. «Да бред сивой кобылы все эти антиалкогольные организации!» – уверен Сукачев.