Как было заведено у римлян исстари, мужчины возлежали за столами на ложах, женщины пировали сидя. По этой причине мужские столы стояли в триклинии отдельно от женских. Самые знатные из пирующих, среди которых находились Цезарь и Руфус Гавий, расположились за пятью отдельными столами, по три человека за одним столом. Все прочие гости, как мужчины, так и женщины, устроились за двумя длинными столами. Все столы были поставлены вдоль стен триклиния с таким расчетом, чтобы середина зала была пустой.
Для развлечения пирующих на середине зала сначала расположились музыканты, игравшие веселые мелодии на флейтах и различных струнных инструментах. Потом музыканты ушли, а им на смену появились фокусники и акробаты. Затем две молоденькие девушки исполнили несколько песен под аккомпанемент авлосов и арф.
К тому моменту, когда юные певицы допели свою последнюю песню, пристойное пиршество, называемое римлянами конвивиум, подошло к концу. За пиром последовала попойка, называемая симпосием. Гости надели на голову венки из цветов и плюща, пол в триклинии был усыпан лепестками роз. Шумным веселым голосованием был избран царь застолья, определявший, в какой пропорции вино должно разбавляться водой – на одну треть или на одну четверть.
Рабы-виночерпии внесли в триклиний большие сосуды-кратеры, в которых вино смешивалось с чистой родниковой водой перед тем, как его разливали специальными черпаками по чашам и кубкам.
Еще не прозвучала первая здравица, как Цезарь сказал хозяину дома, что он вспомнил про одно незавершенное дело. Цезарь заверил Руфуса Гавия, что отлучится на каких-то полчаса, а затем вернется обратно. Префект засуетился, предложив Цезарю своих слуг с зажженными факелами, так как на землю уже опустилась ночь. Однако Цезарь указал префекту на меня и Олвикса, сказав, что он и так имеет надежных сопровождающих.
Набросив на плечи плащ, Цезарь вышел из триклиния через боковую дверь. Я и Олвикс последовали за Цезарем. Запалив два факела, мы быстрым шагом устремились по главной улице Цезены в сторону форума. Олвикс шел впереди, освещая факелом путь. Цезарь шел за ним. Я был замыкающим.
Не доходя до форума, мы свернули в переулок, который вывел нас к речной мельнице. Отсюда через густую дубраву вела тропинка в обход городских строений до самой Эмилиевой дороги.
Шагая по тропинке следом за Цезарем, я слышал, как он бормочет себе под нос, как некое заклинание:
– О боги, на что же я отважился! Ведь я вознамерился ввергнуть Рим в гражданскую войну! О Юпитер, почему ты не разверзнешь передо мной бездонную пропасть, почему не разишь меня своей молнией!..
В дубраве было темно и жутковато. Рыжий свет факелов озарял корявые стволы дубов и буков, между деревьями плясали черные тени, отчего казалось, что лес наполнен призраками, которые жмутся к деревьям, прячась от факельного огня. Я несколько раз споткнулся о торчавшие из земли корни дубов и невольно выругался вполголоса. Цезарь, обернувшись ко мне, сердито обронил, что, выйдя ночью в путь, нельзя ругаться вслух, это привлечет злых духов ночи.