– Он назвал имя?

– Да, великий князь. Бату-хан требует меня.

Александр Невский щедро наградил воинов, особо отличившихся в сражении со шведами. Гаврила Олексич и Сбыслав получили золотые цепи за особые заслуги, правда, не с княжеской шеи, и Олексич пригласил Сбыслава отпраздновать это событие в домашней обстановке. Высокая княжеская награда да еще и приглашение на домашнее торжество настолько взволновали и обрадовали юношу, что он невольно позабыл о свойственной ему сковывающей застенчивости. Шутил и смеялся за столом, говорил громче обычного, описывая подвиги Олексича, смело смотрел Марфуше в глаза и поднимал чарки вровень со старшим другом. Вполне возможно, что он и перебрал бы тогда через край, если бы Гаврилу Олексича не потребовал к себе князь прямо посередь пира.

– Я с тобой, Олексич. – Сбыслав вскочил, трезвея на глазах.

– Ты с Марфушей. Невский и тебя бы позвал, коли бы был нужен. Пируйте, скоро вернусь.

И вышел. И молодые люди остались одни, не решаясь ни поднять глаз, ни шевельнуть языком.

– Знаю, от семейного пира оторвал, – сказал Александр, как только Олексич появился в дверях. – Спешки вроде никакой нет, может, и зря оторвал, но беспокойно мне стало после этой грамоты.

Невский ткнул пальцем в свиток, лежавший на столе, и вновь зашагал по палате, заложив руки за спину. Это всегда было признаком особой озабоченности, Гаврила знал об этом, а потому без приглашения молча сел на лавку.

– Издалека переслали, из Цесиса, дорого стала мне, да того стоит. – Александр сел к столу, взял свиток. – Это – устав Тевтонского рыцарского ордена. Писан по-немецки, так что читать буду сам и только главное. Может, квасу хочешь с похмелья-то?

– Похмелье завтра будет.

– Это ты верно сказал. – Невский развернул свиток и начал читать, с листа переводя на родной язык: – «Наш устав: когда хочешь есть, то должен поститься, когда хочешь поститься, тогда должен есть. Когда хочешь спать, должен бодрствовать, когда хочешь бодрствовать, должен идти спать. Для ордена ты должен отречься от отца и матери, от брата и сестры, и в награду за это орден даст тебе хлеб, воду и рубище». Что скажешь?

– Нелюди.

– А нас татарами пугают. Вот чем надо пугать! – князь потряс свитком. – Но – нельзя, своего человека подведем.

– Такие никого не пощадят.

– Татары тоже не щадят после первой стрелы. Но коли до первой стрелы успел покорность изъявить, не трогают. Грабят, но не трогают.

– Чогдар рассказывал?

– Не только Чогдар. Жители всех городов, которые без боя сдались, все живы остались. А татары пограбили да и ушли. А церкви не грабили. Ни церкви, ни монастыри. Чогдар мне объяснил, что закон Чингисхана им это запрещает. Яса называется. А это, – он опять потряс свитком, – это – немецкая яса.

– Да, эти обжираться перед битвой не будут.

– Сбыслав у тебя пирует? – неожиданно спросил Александр.

– Все-то тебе ведомо, Ярославич, – усмехнулся Гаврила. – В моем доме хмель для него послаще вареного.

Александр нахмурился, по-отцовски грозно насупив брови. Потом сказал, вздохнув:

– А может, оно и к лучшему, Олексич.