— Знаешь, кто это был? — спросил я, головой указывая на дверь.

— Кто?

— Иван Яковлевич Тестов, ресторатор. Представляешь, если бы он увидел, чем ты меня тут кормишь?

— Ничего-ничего, — сказала Маша, иезуитски улыбаясь. — Вот настанут еще времена, когда в ресторанах начнут специально кормить так, чтобы люди не толстели, а худели.

— Никогда! Никогда такого не будет! — грохнул я кулаком по столу так, что вилки подскочили, а блюдо с салатом съехало чуть-чуть вбок.

— Ха! Ха! Ха! — отчеканила Маша. — Ешь, Гиляй! А то остынет!

Судьба Рыбакова не давала мне покоя, и поэтому первым пунктом сегодняшних разъездов я наметил Малый Гнездниковский переулок, дом, одна половина которого была отведена под Сыскное отделение, а во второй размещался московский штаб Жандармского корпуса.

Погода была под стать настроению — ноябрь в этом году и так выдался мрачный, беспросветный, а сегодня с утра небо было затянуто темными тучами, температура упала почти до нуля, так что все ждали уже не дождя, а первого снега. Дворники ивовыми метлами и фанерными лопатами сгоняли жидкую грязь с тротуаров, лужи уже не просыхали до конца, и прохожие жались поближе к стенам домов и подальше от мостовых, чтобы не забрызгало из-под колес проезжавших мимо пролеток и телег ломовиков.

Мы свернули с Тверской и оказались на месте. Приказав Ивану ждать меня неподалеку, я вошел в подъезд Сыскного отделения и спросил на вахте — у себя ли Захар Борисович. Получив утвердительный ответ, я поднялся на второй этаж, к кабинету 204. Но снаружи у двери стоял городовой, который не пустил меня — у Архипова шел допрос. Я сел на лавку у стены — вероятно, здесь дожидались вызова в кабинет следователя его «подопечные».

Ждать пришлось почти полчаса. Наконец голос Архипова из-за двери призвал городового. Тот подтянулся, вошел и скоро снова появился в сопровождении Михаила Ивановича. Так вот кого допрашивал Архипов, — понял я. Увидев меня, Рыбаков покачал головой.

— Здравствуйте, Владимир Алексеевич! Премного благодарен! А еще обещали…

— Михаил Иванович! — сказал я, вскакивая. — Поверьте!

Но тут городовой толкнул повара в спину и прикрикнул на меня:

— Не положено! Отставить разговоры!

— Я вас вытащу! Даю слово! — крикнул я в спину Рыбакову, но тот только махнул рукой.

В дверях появился Архипов.

— Гиляровский? — сказал он. — Заходите. И не надо кричать на все отделение.

Я вошел в кабинет следователя, буквально разрываясь от ярости.

— Да что ж это такое! — воскликнул я, срывая с головы папаху. — Что же это делается! Захар Борисович!

Архипов сел за стол и, склонив голову набок, наблюдал за мной с непроницаемым лицом.

— Вы закончили? — спросил он.

Я сел на стул и расстегнул бушлат.

— Тогда позвольте мне, — сказал сыщик. — У вас ведь, Владимир Алексеевич, есть привычка по утрам ездить в морг к доктору Зиновьеву и узнавать у него строго секретные сведения. Не так ли? Уже были там?

— Нет, — ответил я сердито.

— Так вот. А я уже получил результаты исследования. Цианистый калий действительно был обнаружен.

— Где?

— В вине, которое пил Патрикеев.

— А в чае? — спросил я.