— Жди, — ответил я. — Мне ненадолго.

— Дурное дело не хитрое, — пробормотал Водовоз.

Для начала я окинул взглядом окна — все они были плотно занавешены и забраны снаружи красивой, но уже проржавевшей решеткой. Зато справа от двери сиял новехонький медный звонок с блестящей кнопкой. Позвонив, я оглянулся на Ивана. Он глумливо улыбнулся мне и даже помахал рукой. Изнутри щелкнул замок, и дверь открыла маленького роста чернявая девушка. Не спрашивая ничего и не поднимая глаз, она приняла от меня бушлат и папаху, а потом сделала приглашающий знак рукой и повела меня через небольшую душную прихожую по коридору вправо. Остановившись перед большой деревянной дверью со вставками из желтого стекла, девушка тихо-тихо спросила:

— Как доложить?

— Доложи — Гиляровский Владимир Алексеевич.

Где-то в глубине дома послышались звуки рояля.

Чернявая девушка приоткрыла дверь и скользнула внутрь. Прошло несколько минут, за которые я толком не успел оглядеть коридор, как дверь открылась широко и девушка пригласила меня войти.

Это была небольшая, жарко натопленная гостиная, обитая темно-коричневыми обоями в мелкий цветочек. Освещали ее только тусклые бра на дальней стене, висевшие по бокам камина, в котором тлело несколько маленьких поленьев. Софья Алексеевна Кобылина сидела в большом старом кресле, чем-то смахивавшем на мое, только из почти черного дерева, покрытого искусной резьбой. Она была одета в темно-зеленое бархатное и, вероятно, тяжелое платье с красивым ожерельем из изумрудов, которые совершенно не сочетались с рыжим париком. Колени ее прикрывал большой платок из серого пуха — вероятно, старуха мерзла даже в такой духоте. В комнате стоял сильный запах духов, который, однако, не мог перебить старческого духа, обычного для любого жилища пожилого человека.

— Что угодно? — спросила она, даже не поздоровавшись.

— Хочу переговорить с одной из ваших певиц.

— По какому делу?

— По личному, — ответил я.

Старуха засунула руку под платок и вытащила лорнет на длинной костяной ручке. Она долго рассматривала меня, сохраняя полную неподвижность. А потом снова сунула лорнет под платок.

— Приходите на концерт, сударь. Приходите на концерт. Сейчас девушки заняты своими делами.

— Мне нужна Глафира Козорезова, — ответил я.

Лицо старухи чуть скривилось, но она быстро справилась с непонятной мне эмоцией.

— Всем нужна Глафира. Всем, сударь.

— Она здесь? — спросил я.

— Здесь, — ответила Кобылина. — Но занята.

— У нее кто-то есть?

Кобылина вяло повела рукой:

— Репетирует. С аккомпаниатором.

— С Фомичевым?

Старуха медленно кивнула.

— Я могу присутствовать на репетиции?

— Зачем вам, сударь?

— Хочу дождаться окончания и переговорить.

Софья Алексеевна глубоко вздохнула и ответила:

— Нет. Вы помешаете.

Я взял стул, пододвинул к ее креслу и сел. Потом вынул портмоне.

— Разрешите мне компенсировать это беспокойство. Я бы очень хотел переговорить с мадемуазель Козорезовой.

Старуха бросила быстрый пытливый взгляд на мое портмоне.

— Попробуйте.

Я достал пять банкнот по десять рублей. Старуха с пренебрежением покачала головой. Добавил еще пятьдесят. Кобылина пожала плечами.