Я вздохнул и, не ответив, пошел к двери.

— Чепурнина — знаю, — вдруг крикнула мне Глаша. — Он приезжает сюда, пытается выкупить меня у Кобылиной. И Патрикеева знаю. Да, знаю! Знаю! Он хоть веселый! Да… и кроме них народу хватает!

— А Горн? — спросил я от двери.

Она пожала плечами.

— Такой… с накрашенным лицом. Аптекарь.

— А! — с легкостью откликнулась Глафира. — Этот! Видела несколько раз вместе с Патрикеевым. Нет! Этот просто молчит и пялится.

Я кивнул:

— До свидания.

— Стойте! — Глафира быстро подошла ко мне и заглянула в глаза.

— Вы хороший человек, Владимир Алексеевич?

— Надеюсь.

— Приходите ко мне на концерты. Так мало хороших людей! Так редко я вижу хорошие добрые лица! Приходите, я буду петь для вас. А остальные пусть сидят и думают, что я пою для них. Прощайте!

— Прощайте!

Не помню, как я вышел из дома Кобылиной, как ехал в пролетке Ивана к дому. Хорошо, что Маши не было дома — я боялся, что она своим женским чутьем поймет, что я — очарован.

Не успел я снять папаху, как на лестнице послышались быстрые Колины шаги, и он, только увидев меня с площадки, закричал:

— Владимир Алексеевич! Скорее! Поедем в аптеку! Там убийство!

— Что? Кого убили?

— Молодого!

В памяти моей тут же возник тот молодой испуганный продавец, которого Горн называл на французский манер Мишелем.

— Спускаюсь! Беги, может, Водовоз еще стоит, предупреди его!

Я торопливо зашагал вниз, выскочил на улицу и увидел только одиноко стоявшего Колю, вытиравшего рукавом мокрое от дождя лицо.

— Утек Водовоз! Вы же знаете, Владимир Алексеевич, ему только дай — унесется других пассажиров возить.

— Ничего, — сказал я, немного отдышавшись. — Дуй на Тверскую, бери любого извозчика не торгуясь и жди меня. Я так быстро, как ты, уже не могу.

Через пару минут я уже садился в пролетку и приказывал ехать на Ильинку — так быстро, как только возможно. Коля примостился рядом. Конечно, после Водовоза пролетка незнакомого извозчика тащилась как улитка. Я подумал, что надо Ивану немного накинуть жалованья, но чтобы он уж больше не ездил подрабатывать, а постоянно был в моем распоряжении.

Наконец мы подкатили к застекленной двери аптеки Горна — внутри толпились тени — вероятно, полиция. Я расплатился, сошел на тротуар и толкнул дверь. Сразу несколько лиц обернулось в мою сторону, а стоявший у входа городовой даже растопырил руки, чтобы вытолкать меня с Колей обратно на улицу, но в этот момент со стороны кресел, где мы так недавно разговаривали с Горном, прозвучал голос Захара Борисовича Архипова:

— Гиляровский, это вы? Пропустите, он ко мне.

Я подошел, велев Коле оставаться у двери. За столиком на креслах сидели Архипов и Горн. Причем Горн на этот раз был не накрашен, и я отчетливо увидел изъязвленные алкоголизмом щеки аптекаря. Впрочем, на этот раз белила и пудра были бы лишними — аптекарь сидел бледный как мертвец. Перед ним стояло несколько коричневых склянок с этикетками на латыни и хорошо притертыми пробками.

— Откуда узнали? — поинтересовался Архипов.

Я упрямо помотал головой:

— Не скажу.

— Однако быстро. Следили, что ли?