– Я ведь наложница, – отвечает Рисса, словно это все объясняет. Полагаю, так и есть.

– Думаю, питомец, теперь нам пора уходить, – говорит Фульк, привлекая мое внимание к его лицу. Король опускает глаза на линию моего декольте. – Идем наверх. Хочу сию же минуту овладеть твоим золотым влагалищем, раз уж Мидас заявил, что заберет тебя до рассвета.

Меня поднимают за руки, и, когда я встаю, кровь в сведенных судорогой ногах приливает к ним обратно.

– Ступай, девочка, – приказывает он Риссе. – Сегодня вечером ты мне не понадобишься.

– Да, ваше величество, – легонько склонив голову, отвечает она, после чего отворачивается и изящно ускользает к мужчинам, которые продолжают ею любоваться.

Все так же держа меня за руку, Фульк поворачивается к Мидасу.

– Желаю тебе спокойной ночи, – с ухмылкой говорит он. – Мне не терпится заполучить ее в свое распоряжение.

Царь Мидас кивает Фульку, но смотрит карими глазами на меня:

– Наслаждайся.

Больше он ничего не говорит. Словно я вино или пирожное, приготовленное ради удовольствия короля Фулька. Я отворачиваюсь от Мидаса, мне слишком больно смотреть на него. Эта паучья трещина начинает расползаться дальше.

Нас окружают несколько стражей, когда Фульк спускается со мной по ступеням помоста. Его свита – единственное, что разделяет меня и смеющуюся толпу, которая начинает гудеть и выкрикивать всякие непристойности.

– Заездите эту позолоченную наложницу, сир!

– Хорошенько вытряхните из нее золото!

От непрекращающихся вульгарных слов я щелкаю зубами. Ленты так и тянутся наброситься на толпу, заострить свои края и порезать их ухмыляющиеся рты. Когда король Фульк решает подзадорить зрителей, отпустив мою руку и хлопнув по заднице, концы лент свиваются вокруг ребер как сжатые кулаки.

Нужно быть сильной.

Я обязана быть сильной.

Не говоря уж о том… что только от одного его прикосновения к моим ягодицам я сжимаюсь от страха. Где же мне найти силы, когда он дотронется и до других частей моего тела? Где мне найти силы, чтобы все это вынести?

Трофей.

Сиди смирно.

Веди себя хорошо.

Доверяй ему.

И внезапно, прямо посреди бального зала, на глазах у глумящейся публики, я решаю, что не стану этого делать.

Не желаю, чтобы этот мужчина ко мне прикасался. Меня не волнует, что он король. Не волнует, что мой царь продал меня на ночь Фульку, что благодаря этому выиграл сражение. Я не хочу этого и не буду безропотно мириться с таким положением. Я не буду хорошо себя вести. О таком… Мидас не имеет права просить меня о таком. Не может требовать.

Стоило нам подойти к блестящим дверям, как я резко остановилась.

Сначала король Фульк и его стража даже не замечают. Они слишком увлечены празднованием. Охвачены радостным волнением.

Когда они приближаются к дверному проему, все пятеро, кажется, понимают, что меня рядом нет, и оглядываются назад. Я отстала от них на несколько шагов. Король поворачивается последним, но заговаривает первым. Его густые седые брови сходятся на переносице.

– Ко мне, питомец.

Шея жесткая как камень, но мне удается покачать головой:

– Нет.

Клянусь, мой голос гулко разносится по залу. Нелепица, поскольку здесь двести человек, а музыканты все еще играют – пускай и пьяно. Но одно тихо произнесенное мной слово… прозвучало как грохот лавины, потому что все замолкают и прислушиваются, чтобы понять, что нарушило атмосферу в зале.