— Как прикажете! Для вас все сделаю! Мне вы оченно понравились. Люблю таких — рыженьких да ответственных.
— Точно, не старик! Старый кобель! Первый раз видите — и сразу про любовь…
— Мне ухаживать некогда, завтра уезжаем. — Данила рискнул еще раз приобнять и чуть не получил по спине кочергой, руку в полете поймал. — Ух, и нравишься! Решительных тоже люблю!
— Берите-ка ящик! Чтоб руки загребущие занять!
Катя собрала тарелки и вместе с Данилой двинулась через лужок к постройкам на заднем дворе.
— Вы чей слуга-то? — Хотя и дала отпор, гость девушке приглянулся.
— Молодого барина.
— Какого? Того, что побольше?
— Нет, с усиками.
— Ничего, пригож.
— Это ты про барина или про меня?
— Оба хороши! Слыхала, за границею были?
— Ага. В Италии и еще много где.
— Ну и как там? — Катя поставила посуду и повела Данилу в людскую.
— Сейчас расскажу. В Италии, как полюбят кого, сразу и признаются, а еще ночью споют, чтоб любимая точно знала.
— Вот дураки, спать мешают. А Италия, она где? Сразу за Смоленском или дальше?
— Дальше, сразу за Францией.
— Хранцию знаю. Сюда сами хранцузы приходили, но я маленькой была, не помню.
— А еще в Италии мне цыганка гадала. «Любовь к рыженькой, — сказала, — тебя жизни лишит или сильно ранит».
— Ах, вот, куда цыгане укатили! За Хранцию, стало быть. А по весне туточки проезжали. За вашей Италией дальше что есть?
— Ничего! Только море.
— Значить, цыгане вскорости возвращаться будут. Я все понять не могла — они то туда, то сюда. Теперь поняла — дойдут до моря и обратно.
— Я думаю, цыганка та про любовь к вам, Катя, нагадала. Чувствую, как от любви помираю.
— Нет, про меня не могла. Меня цыганки никогда и не видели. Дворню к ним не пускают. Однажды кривая Авдотья ослушалась — сбегала.
— И что? — Данила уже сидел за большим столом, а Катя наливала ему щей.
— Да ничего, платок только украли, а так ничего. Да и кому она, кривая, нужна? А что ж в Италии своей не влюбились? Баб там нет?
— Ух, щи-то горячие, — попробовал Данила. — Бабы есть, только все толстые, как бочки, и черные, как смоль, а я худеньких да рыженьких люблю.
— Лицом черные? — ужаснулась Катя. — Вот страсть иерихонская!
— Ой, как вы, Катенька, ругаетесь, просто прелесть! Еще сильнее поцеловать хочется.
— Не балуйте! — Катя погрозила пальцем, но на этот раз улыбнулась. — Замуж выйду, пускай муж целует.
— А если я замуж позову, пойдешь?
— Какой из вас муж? Вы человек молодого барина, я — северская крепостная. Кто меня отпустит?
— А я барчука своего попрошу, выкупит. С малолетства за ним хожу, не откажет! — промолвил Данила, облизывая ложку. — Только одно скажите, Катенька, нравлюсь ли?
— Нравитесь! — призналась Катерина. Замуж ей давно хотелось, и мужик понравился. — Только в дочки я вам гожусь!
— Так и хорошо! У всех жены старые да сварливые будут, а у меня новая и красивая! — Данила хитро взглянул на девушку. — Пойдете за меня?
— Вы, Данила, не знаю, как по батюшке, кушайте лучше! И так все остыло за разговорами, а мне работать надо. — Не могла так сразу Катя ответить, подумать хотела.
— Ой, Катя! — Лицо Данилы вдруг стало озабоченным. — Я тебя как увидал, сразу про все и позабыл. Там еще генералов денщик да слуга поляка. Все кушать хотят. Меня послали в разведку, а я вот опростоволосился.