Али Абумухсин, лучше других видевший, насколько близко подошёл разговор к обрыву ссоры, вмешался с несвойственной ему торопливостью:

   — Верно, верно. Сначала надо выгнать чагатаев.

   — В этом мы едины. Речь, по-моему, идёт только о цене, которую придётся за это уплатить, — сказал ковровщик Джавахиддин.

Маулана Задэ опять потянулся к чашке с щербетом.

   — Если кто-то хочет узнать, что думаю на этот счёт я, то вот что скажу: любой ценой!

Среди присутствующих преобладали люди купеческого сословия, а те, кто не были купцами, всё равно отлично умели считать деньги. Для них это заявление было совершенно неприемлемым и по сути, и по форме.

   — То есть как — любой ценой?

   — Не понимаю, у всякой вещи есть цена...

   — Так не бывает!

   — Так нельзя!

Маулана Задэ эта вспышка беспредметной алчности явно забавляла.

   — Я хотел сказать, что за такое дело, как изгнание чагатаев из Мавераннахра, можно заплатить сколько угодно денег, всё равно сделка окажется выгодной.

Джафар ибн-Харани подлил гостю сладкого напитка:

   — Твои слова выглядят слишком расплывчатыми, отвлечёнными, а мы — люди земные, мы все привыкли щупать руками.

   — Но ум ведь тоже на что-то дан человеку Аллахом, в его возможностях ощупать то, что не в силах ощутить самые тонкие пальцы.

   — Это всё слова.

   — И это говоришь ты, о учитель, сам учивший меня приёмам словесного убеждения?

   — Учил, не скрою, и вижу, что усвоил ты многое, но не совсем правильным образом применяешь усвоенное.

Маулана Задэ развёл руками:

   — Послушай, сейчас мы не станем обсуждать, по скольку тысяч дирхемов каждый из достойнейших граждан Самарканда, присутствующих здесь, должен будет внести на... чтобы в конце концов сбросить ненавистное владычество. Важно, чтобы все поняли — без этого не обойтись. Воистину, это важно. — Маулана Задэ провёл руками по своей редкой бородёнке.

Али Абумухсин пристально смотрел на своего ученика, как бы стараясь понять, что всё-таки у того на уме.

   — Но цена — это не просто кошель с монетами.

Маулана Задэ ответил пристальным взглядом на пристальный взгляд.

   — А что ещё?

Мулла вздохнул, он собирался с силами, он был неуверен, что стоит заводить этот разговор.

   — Я слушаю с вниманием и почтением, о учитель!

   — Ты пришёл на нашу встречу в облачении шиитского дервиша.

Маулана Задэ в подтверждение этих слов поднял колпак, лежавший рядом с коленом.

   — Но ходят слухи — я буду рад, если они окажутся злонамеренными, — что и другие дервиши, не только шиитские... проще говоря, болтают, будто ты знаешься даже с марабутами[34].

Ни для кого из гостей сказанное не было новостью, но повергло всех в оцепенение.

   — Что ты скажешь на это, Маулана Задэ?

Положив треугольный колпак на место, молодой гость медленно похлопал себя ладонями по рябым щекам.

   — Скажу, что Самарканд — большой город и в базарной толпе здесь можно встретить кого угодно.

Али Абумухсин усмехнулся:

   — Думаю, ты сам понимаешь, что твой ответ выглядит уклончивым.

   — Понимаю. И дам другой, но уже готов к тому, что и он вам покажется не слишком прямым.