Быстро появляются летучки, выпущенные газетами, и они нарасхват, почти с боя, разбираются публикой...

Радостная, благая весть о правде, восторжествовавшей на суде, несется все дальше по Киеву, достигая дальних окраин, где уже были на всякий случай потушены огни в еврейских домах.

Все притаились и трепетно ждут несчастий от буйных страстей...

Но напрасны пугливые ожидания...

Все спокойно везде...

Однако усиленные конные и пешие патрули охраняют город, а на Лукьяновке, где больше всего можно было ожидать всяких выступлений, куда я ездил в этот же вечер, бедный, измученный, рабочий люд с величайшей радостью встретил вести из суда:

- Конечно, Мендель не виноват!..

- Бейлис честный человек, - неслось отовсюду.

- Мы это давно говорили...

- Бейлис оправдан, - вот они, мужички-то, правду восчувствовали...

И долго еще до глубокой ночи волновался Киев громадным событием, совершившимся в его стенах... И все радовались, все ликовали, что вековечный позор миновал этот один из лучших городов России...

LXXXI.

Совесть народа.

Много-много раз в эти долгие тридцать четыре дня с тревогой и волнением смотрели мы туда, на эти зачарованные кресла, где восседали судьи народа, посланные волею закона вязать и разрешать по совести своей тех, кто имел несчастье сесть на скамью подсудимых. Простые русские люди, все больше труженики земли, взятые от дел своих в это торжественное зало суда, куда устремились очи всего мира, где, в эти дни, как в сердце человечества, билась, {192} рвалась и клокотала буйная кровь злых страстей и любвеобильной справедливости.

Вот они, одетые в свитки, поддевки, пиджаки, причесанные по-русски в кружок; вот они каждый день чередой, один за другим, мелькали пред нами, когда шли, задумчивые, грустные, на свои высокие места.

Кто они?

Неведомые никому, взятые из тысячной толпы, - им выпала тяжелая, казалось, непосильная доля, доля разрешения вопроса, взволновавшего весь мир, потрясшего все человечество.

Многие падали духом, многие приходили в отчаяние, не зная, что думать, что сказать - обнимут ли они, - их сердце мозг и совесть, - все то море безбрежных ощущений, которое разлилось и бушевало и волновалось перед их смиренным и трепетным лицом...

Вера в русское народное сердце, надежда на русскую совесть присяжных не покидали меня ни на минуту и в самое тяжелое время этих дней, они светили мне, как верный неизменный путеводный маяк, разгонявший туман всякого сомнения...

И вот наступило время, и вот пробил великий, грозный судный час...

- Суд идет!..

Все встали и замерли, и казалось, дыхание младенца можно было ощутить, уловить в этой полной притаившейся жути толпе.

Все бледны...

- Суд присяжных идет!- прошу встать!

И пред ним встала вся Россия, весь мир...

Они, серьезные, просветленные, вошли и смотрят широко в глаза всей залы, всему миру...

И нет сил ни думать, ни чувствовать, ни понимать...

Свершилось что-то огромное, великое...

Читают вопросы...

Зачем так долго? Скорей бы!

- Нет, невиновен!..

И закружилась, и заходила, и загудела, и заколыхалась зала...