Я наскоро оделся, сунул в карман револьвер, вышел из номера и забарабанил в дверь доктора. Тот отворил практически сразу – видимо, ему тоже не спалось.

Он с изумлением окинул взглядом мой костюм и спросил:

– Петр Дмитриевич, что стряслось?!

– Одевайтесь! – сказал я решительно. – Мы едем к полицмейстеру.

– Заходите, – Мериме отступил, пропуская меня в комнату. – В чем дело?

– Поторопитесь, дело не терпит отлагательств!

– Хорошо-хорошо, – доктор принялся торопливо одеваться. – Только ради бога, объясните, что случилось!

– Все расскажу по дороге.

Мною овладело возбуждение, родственное тому, которое испытывает охотник, наконец-то увидевший дичь, давно поджидаемую им. Я только надеялся, что на этот раз ни в чем не ошибся.

Мы поймали экипаж и направились в участок. По дороге я выложил Мериме то, до чего додумался. Он согласился, сказал, что, судя по всему, я прав, и очень расстроился.

Оставшуюся часть пути мы ехали молча. Не могу сказать, о чем думал доктор, но мне в голову лезли мысли о прошедшей ночи. Не знаю, почему мы пошли на поводу у Козловского и проделали все это. Наверное, причина в нашем нервном возбуждении и стечении обстоятельств.

Перед тем как проснуться, я видел призрак женщины. Теперь уже я не сомневался в том, что она была лишь кошмаром, навязчивым видением. Женщина стояла в комнате, опустив руки и глядя на меня. Одежда свободно струилась вдоль ее тела. Я чувствовал усиливавшийся холод, мне казалось, что дует изо всех углов. Вдруг женщина протянула ко мне раскрытую ладонь. На ней лежала смятая пятирублевая банкнота. Раскрылся рот, похожий на черный провал, меня обдало запахом гниения, и сон закончился.

Он дал толчок мыслительной деятельности. В голове моей зародилась идея. Оставалось лишь убедиться в том, что я прав.

В участке мы сразу спросили Армилова, но нам сказали, что полицмейстер еще не появлялся. Заодно сообщили, что утром были обнаружены три трупа. Один принадлежал Елене Веретновой, другой Ауницу, третий – неизвестному мужчине.

Мы с Мериме многозначительно переглянулись. Это тоже вписывалось в мою новую версию.

– Я хотел бы осмотреть улики по делу Рябова, – сказал я приставу.

– Какие именно, ваше благородие? – уточнил тот.

– Найденные в его подвале.

– Сюда. Прошу вас.

Полицейский отвел нас с Мериме в комнату, вдоль стен которой были устроены стеллажи. На полках громоздились всевозможные предметы, мешки и коробки.

– Рябов, Рябов… – бормотал пристав, шагая мимо стеллажей. – Вот он, ваше благородие!

Мы подошли к столу, на который полицейский переставил с полки большую коробку. На боку ее имелась надпись с фамилией и номером дела.

– Благодарю, – сказал я. – Вы свободны.

Я дождался, когда пристав выйдет из комнаты, открыл коробку, достал пачку хрустящих пятирублевок, выдернул из нее одну бумажку и спросил:

– Доктор, у вас есть спички?

– Разумеется.

Мериме протянул мне коробок.

Я положил банковский билет на стол и чиркнул спичкой. Головка вспыхнула, пламя задрожало, разгораясь. Стоило поднести его к купюре, как та зашевелилась. Один ее край медленно загнулся, отстраняясь от жара.