– Да-а-а, – протянул Армилов, осматриваясь. – Кажется, мы напрасно побеспокоили эту семью.

– Вовсе нет. По крайней мере, выяснили, что у Журавкиной не было романа с Павлом Лесковым, – возразил Мериме.

Полицмейстер хмыкнул.

Я подошел к окну и выглянул во двор. Там было темно. Только холодный свет месяца лежал на земле бледными бесформенными пятнами. Я вдруг испытал безотчетный страх – мне мучительно захотелось бросить все и уехать из Кленовой рощи. Не могу объяснить это иначе, как предчувствием. Только через минуту я смог взять себя в руки. Страх ушел, но липкое чувство тревоги осталось. Я заставил себя оторвать взгляд от очертаний хозяйственных построек и деревьев, высившихся дальше.

В этот момент вернулся, громко причитая, Лесков. Оказалось, жена его не уследила за яблочным пирогом.

«Должно быть, подслушивала наш разговор», – подумал я.

Хозяин проводил нас в большую комнату, где мы и расположились на лавках, крытых домоткаными ковриками.

– Позвольте спросить вас о соседе, – сказал я.

– Каком, ваше благородие?

– Евгении Рудлове. Вы с ним знакомы?

– А то как же.

– Что можете о нем сказать?

Лесков пожал плечами.

– Ума не приложу, что вы хотите знать, ваше благородие.

– Какой образ жизни он ведет? Ходят ли к нему гости. Друзья, женщины.

– Да, ваше благородие, у него бывает много гостей, он ведь газетчик. Но женщину я видел только однажды.

– Вы ее знаете?

Лесков отрицательно покачал головой.

– Можете ее описать? – Я достал блокнот и карандаш.

– Молодая. Волосы темные, вьющиеся. Одета просто.

– Как служанка?

– Может быть. Не знаю. Это было месяца четыре назад, так что я уже подзабыл.

– Вы видели ее днем?

– Вечером.

– В будний или выходной день?

– В выходной, ваше благородие. Помню, я как раз курил у калитки и думал, чем заняться в понедельник. Так что это, стало быть, было в воскресенье.

– А вы хорошо ее разглядели? Смогли бы узнать?

Лесков отрицательно покачал головой.

– Вряд ли, ваше благородие. Я же только сбоку ее видел.

– Но вы сказали, что она была молода.

– Ну, это и так видно.

– Понятно, – сказал я, занеся в блокнот скудные показания. – Что ж, благодарю. А вы не знаете, ваш сосед сейчас дома?

– Должен быть. Час-то поздний. Впрочем, он часто отлучается.

Мы поднялись.

– Не смеем больше отнимать у вас время, – сказал я.

Лесков неуверенно потоптался на месте и спросил:

– Вы не думаете, что Пашка имеет какое-нибудь отношение к убийствам?

– Пока не думаем. Всего доброго.

Лесков проводил нас до калитки.

– Вон его дом. – Он показал в сторону одноэтажного здания с застекленным мезонином, увитым засохшим плющом.

Дом выглядывал из-за разросшихся вязов. Он казался маленьким, будто игрушечным. В двух окнах горел свет.

Распрощавшись с Лесковым, мы подошли к воротам и постучали. Спустя пару минут нам открыл мужчина лет пятидесяти в потертой ливрее. Его седые волосы были зачесаны на затылок так, чтобы прикрывать лысину. Звеня ключами, он выслушал нас, а затем представился. Оказалось, что зовут его Савелий и он служит у господина Рудлова.

Он проводил нас в дом и оставил дожидаться хозяина.

Я рассматривал обстановку – верный своему принципу, что по предметам, окружающим человека, можно многое узнать о нем.