– Дело в том, что Эдуард просил меня никому не передавать его рассказ об Армилове, – ответил доктор, несколько смущаясь. – Думаю, он его слегка побаивается. Я вам все выложил. Мне показалось, что вам грозит опасность, и вы должны знать, что происходит. Я был обязан предупредить вас о том, что не стоит говорить Фаэтонову об этом. Простите великодушно. Из-за меня вы попали в неловкую ситуацию.

– Ничего страшного не произошло. Вы действительно не могли предвидеть, – поспешил я успокоить своего спутника. – Кроме того, это я должен извиниться за то, что невольно выдал вас.

– Мы оба обремизились, – подвел итог Мериме. – Фаэтонов боится, что его сочтут сплетником, или же Армилов узнает, что он болтает о нем. Думаю, в этом все дело.

– Ладно, забудем, – сказал я. – Это не столь важно. А вот как вам рассказ Бродкова?

– Об огоньках и голосах? Признаться, я удивлен. Мне кажется, за ночь там что-то откопать невозможно.

– Вот и я подумал о том же.

– Не исключено, что злоумышленники хотели разрыть катакомбы.

– Что вы имеете в виду?

– А если какие-нибудь разбойники устроили на том месте свой тайник?

– И раскопки фундамента их напугали? Да, это возможно.

– Мало ли лихих людей сейчас бродит по России? Времена-то голодные.

– Вы правы, доктор, это все объясняет. Как я уже говорил, надо выяснить, не заметил ли кто из рабочих каких-то изменений на участке. Но это завтра. А сегодня нам предстоит еще одно важное дело.

– Какое же? – с удивлением спросил Мериме. – Час-то поздний.

– Надо проверить рассказ Бродкова о встрече с братом.

– Но телеграфист уже дома.

– Ничего, я уверен, он нам не откажет.

– Вы знаете, где он живет?

– Я – нет, но наш возница наверняка в курсе.

Кучер обернулся и широко улыбнулся.

– Чего изволите, ваше благородие?

– Знаешь, где дом телеграфиста?

– Гришки Треплова? Само собой.

– Вези туда.

– Слушаюсь.

Как и предположил Мериме, телеграфист оказался дома. Он спал. Мы минут пять барабанили в дверь, прежде чем нам отворила его жена, похожая на большую толстую мышь. Мне пришлось сначала объяснить цель нашего визита ей, а уже затем – телеграфисту, разбуженному супругой.

Григорий Треплов нехотя согласился съездить с нами на почту и послать запрос дежурному в деревне, где жил брат Бродкова.

– Только едва ли там кто сейчас ответит, – сказал телеграфист и зевнул. – Спят все, конечно.

Однако он ошибся. Еще не наступила полночь, как мы получили ответ, полностью подтвердивший рассказ лесничего. Похоже, Бродкова можно было исключить из числа особ, подозреваемых в убийствах. По крайней мере, зарезать следователя, прибывшего в Кленовую рощу, то есть меня, он точно не намеревался. Тогда, у постоялого двора, речь действительно шла о поросенке.

В «Дионис» мы вернулись усталые и сразу отправились спать.

Меня преследовало ощущение, что я забыл кого-то о чем-то спросить. Кажется, в разговоре на ужине у Фаэтоновых прозвучала фраза, привлекшая мое внимание, но затем я забыл о ней. О чем же шла речь и кто ее произнес?

В ту ночь я проснулся лишь раз, когда мне почудилось, будто где-то в отдалении упал некий тяжелый предмет, но сон сразу же сморил меня вновь.