Эдвард поворачивается на бок и натыкается взглядом на сбрую, которая валяется в углу, и помост с перилами: он уже много дней стоит без дела — ещё бы, после всего, что произошло.
— И ради этого мне возвращаться из Японии? — слышит он голос отца. — Ради сына, который не прилагает усилий, даже не пытается?
— Я был болен, — оправдывается Эдвард. — Я чуть не умер.
— Болен? И это ты называешь болезнью? Семь недель малярии — вот это болезнь. Когда тебя колотит лихорадка, красные нарывы гноятся, вот это называется…
— Да, да! — кричит мальчик. — Перестань, я и сам всё знаю.
У него трещит голова. И, конечно, по-прежнему пусто в животе. Зря он отказался от той мерзкой яичницы.
Он ложится на спину. Завтра снова за тренировки. Утром, первым же делом. А сегодня — купаться, наконец-то купаться.
Если она, конечно, вернётся, эта безмозглая девчонка.
Купание
Она, конечно, возвращается — ровно в половине четвёртого. И даже приносит рыбу, за которой Марта сбегала на рынок.
— Можешь сегодня отнести наверх. Если опять пойдёшь. По мне, так можешь и не ходить.
Лампёшка кивнула.
— Я пообещала в полчетвёртого помочь ему искупаться.
— Пф-ф! — прыснула со смеху Марта. — Чудовище, которое умеет определять время?
— Он не чудовище, — в очередной раз повторила Лампёшка. Но уже не так уверенно. Всё-таки отчасти и чудовище.
— Я тут кое-кого привела, — обращается Лампёшка к заплесневелой кровати. Эдварда не видно и не слышно, он прячется. — Ленни, снизу, ты ведь не против?
Молчание. Она кладёт на грязную постель стопку чистых простыней.
— Он немного… э-э-э… медленно соображает. Но он очень сильный, поможет мне. В такую ванну войдёт вёдер тридцать, а мне неохота тридцать раз…
— Нет.
— Но…
— Меня никто не должен видеть, это одно из правил. Понимаешь? Есть правила.
Голос доносится из-под кровати, однако его обладатель не показывается.
— Но он тебя уже видел, Рыб. Эдвард. — Лампёшка наклоняется и ставит тарелку с кровавыми кусками рыбы на пол. — Сегодня утром. И хвост твой тоже видел.
Эдвард вылетает из-под кровати и одним прыжком валит её на спину. Лампёшка стукается головой об пол, задыхаясь от испуга. Его смоляные глаза совсем близко, она чувствует его дыхание у себя на щеке.
— Это! — шипит он. — Спайка!
— Что? О чём ты?
— Не хв… Не то, что ты сказала! Спайка! Мои ноги просто срослись друг с другом! Повтори!
Она пытается выскользнуть из-под него, но он прижал её руки к полу.
— Э-э-э… Но…
— Повтори!
— Как скажешь, — говорит она. — Спайка так спайка. Отпусти меня.
Он отпускает и заползает обратно под кровать.
— Это пройдёт с возрастом. Такое возможно. Если очень много тренироваться. Так сказал один доктор.
— Вот как… — говорит Лампёшка, потирая ноющей от боли рукой ноющий от боли затылок. Весёлая ей досталась работка, ничего не скажешь! — А как именно нужно тренироваться?
Эдвард молчит.
Для Ленни натаскать тридцать вёдер воды — пустяк. Заходя в комнату, он каждый раз боязливо оглядывается и расплёскивает воду целыми лужами, но, не найдя нигде чудовища, успокаивается. Выливает ведро за ведром в тяжёлую чугунную ванну. На поверхность всплывают ошмётки чёрного налёта, дохлые комары. «И грязь, повсюду грязь», — думает Лампёшка.