Теперь было непросто проехать уже и проселком. Повозки, не помещаясь на Смоленке, заполонили и окрестные пути. Все поспешали уйти дальше от неприятеля, тянулись к Москве.

Выезд на дорогу, что вела в сторону Вымиралова, перегородила хорошая бричка. Она была бесконная. Оглобли беспомощно упирались в землю, задние колеса скособочились. Ясно: переломилась ось, лошадь отпрягли, поехали верхом, а экипаж бросили.

Полина Афанасьевна заколебалась: не забрать ли себе? Вещь хорошая, дорогая, рублей в семьсот-восемьсот. Прислать мужиков, живо починят. Однако не мародерство ли? Оно, конечно, по военной поре вокруг будут много разного добра бросать, не пропадать же ему? А все же как-то совестно.

Решила, что заберет и попользуется. А если когда-нибудь объявится хозяин, можно и отдать. Только спасибо скажет.

Чтобы лучше рассмотреть добычу, вышла из коляски. Спрыгнула на землю и Сашенька. Она первой обнаружила, что бричка не пустая.

Там на сене лежал офицер, безусый мальчик в мундире, каких Катина никогда не видывала: нарядный, синий с бирюзовыми вставками, с блестящими пуговицами желтого металла – уж не позолоченные ли? Рядом – картуз, тоже сине-голубой, вместо кокарды золотистый крест. Офицер и сам был прехорошенький, только очень бледный. Глаза с длинными ресницами скорбно сомкнуты, рот приоткрыт, через белейшие зубы со свистом вырывалось трудное дыхание. Правая рука у раненого была прикручена к палке грязными тряпками.

– Бедненький! – запричитала Саша, касаясь лба страдальца. – Какой у него жар! Где же санитары?

– Сбежали, – пожала плечами Катина. – Вишь, ось сломалась. Всякому своя рубаха ближе к телу.

– Бабушка, миленькая, нельзя его тут оставлять! Он погибнет! Может, он и так уже погиб! Чуете, как гноем пахнет? Не антонов ли огонь? – И глаза моментально наполнились слезами. – Ну пожалуйста! Мы же его не бросим?

– Чего ты меня упрашиваешь? – рассердилась Полина Афанасьевна, недовольная осложнением. – Что я тебе – монстра какая навроде селеноманиака? Как можно раненого человека бросить? Эй, служивые, а ну сюда! Полтину хотите?

Это она крикнула солдатам, толкавшим через колдобину застрявшую телегу.

Стала командовать:

– Полегче подымайте, полегче! Перекладывайте.

Но дьяволы криворукие всё же шмякнули болезного об сиденье. Офицерик раскрыл глаза (они были васильковые), простонал:

– Ваня, где мы? Долго еще до дому? – Взгляд немного прояснился, удивленно переместился со старого женского лица на молодое. Ресницы заморгали. – А где Ваня?

– Удрал, мерзавец, – ответила Катина, но юноша не услышал. Глаза закатились.

Куда ж его везти, прикидывала помещица. В Звенигород к лекарю? На месте ли он? В госпиталь? А где его найдешь при отступлении? Везде неразбериха.

– К нам его нужно, – сказала Саша. – Пусть Виринея полечит. А я ей помогу.

И то. Ничего другого тут было не удумать.

Довезли беднягу до дому, перенесли в комнату, уложили. За попадьей Саша побежала сама и привела, да не одну. Пономарь Варрава тащил лубяной короб, в котором у Виринеи справа на все лекарские и знахарские случаи. За супругой увязался и отец Мирокль.