— Можно было бы и на словах — пробормотал я, отходя к елкам — Зачем сразу в лоб-то бить?

— Слова только слова — пояснила Аглая — Они что птица — вспорхнули в небо, и нет их. А я все же любимой сестрице послание шлю, которую сто лет не видела. Тут с почтением надо, с вежеством, с памятью долгой, обоюдной.

Мне было что сказать этой даме, но я решил от комментариев воздержаться. Кто их, мертвых, знает? Сейчас, если верить ее словам, между нами вражды нет, и это очень хорошо. Но кто знает, как повернется дело, если она на меня зуб затаит? Не ровен час, сниться повадится, или, того хуже, по ночам на мой балкон таскаться, а после в окно костяшками пальцев стучать. Да это еще ладно, а что, если начнет по квартире мыкаться? Хотя нет, последнее вряд ли возможно, если бы она с этой поляны уходить могла, то давно бы Марфу Петровну придушила.

Только все равно с мертвыми лучше не спорить, это я давно понял. Тем более, Аглая Луной поклялась, что вреда от ее тычка мне не ждать. Думаю, такими клятвами даже в посмертии не разбрасываются. Ну, а проблемы Марфы Петровны меня не сильно волнуют. Она желала получить гребень и кольцо? Она их получит, я свое слово сдержу. Что же до довеска, так он ей достанется в комплекте с желаемым, и моей вины в том нет.

— А в молодости она куда как хороша была — сообщил мне лесовик, когда я вернулся обратно в еловые посадки — Не девка, а загляденье. Теперь же даже меня страх берет, когда ее вижу.

— Ну да — согласился с ним я и потер лоб — Наверное.

— Так что, Хранитель, может, заодно все же и последний клад проведаешь? — вкрадчиво поинтересовался лесовик — А? Где две, там и три? Одним махом, дружно, как встарь водилось?

— Дядя Фрол, я бы и рад, да сил совсем не осталось — мне даже не пришлось врать, поскольку меня и в самом деле ноги уже почти не держали — Вымотался нынче до упора, а ваш третий клад, насколько я понял, не из простых, так как на крови заложенный. С ним легко не договоришься, он сопротивляться станет, а у меня руки-ноги еле двигаются, особенно после перетаскивания того булыжника.

— Да оно понятно — посопел лесной хозяин — Просто опостылел мне этот поганец, больно много стал свинячить в моем лесу. А власти над ним у меня нет. Он же даже не мертвяк, понимаешь? Руки у меня на его счет коротки, вот какая докука.

— Пара-тройка дней — и изживем вашего квартиранта — пообещал я — Край — конец этой недели. Слово Хранителя.

— Ну, столько подожду — обрадовался лесовик — Ну вот, парень, мы как раз и дошли до опушки. Вон твоя повозка стоит, огнями светит, мотыльков гоняет.

И верно — через мгновение я увидел гелендваген, в котором сидела Марфа, Ваську, курящую рядом с ним, и изрядно поредевшие огни поселка, раскинувшегося поодаль. Ночь вступила в свои права, люди легли спать, и только я, несчастный, мотался по лесам.

— Держи-ка — Фрол Евграфович сунул мне в руки лукошко, из которого пряно пахнуло свежесорванными грибами-боровиками — Со сметанкой поджарь да с лучком, они в таком виде ох и скусны!

— Или с картошечкой — сглотнул слюну я. После слов лесовика мне еще и есть захотелось адски, поскольку пообедать я пообедал, а вот с ужином не сложилось — Спасибо тебе, дядя Фрол. И до скорой встречи. Жди, я на этой неделе непременно приеду, если жив буду.