— Граф, хорош. Он уже не жилец. Валим отсюда, ментов вызвали уже…
Пацаны еле оттянули меня от того, что осталось от Шамиля. Кровь кипела, я порывался вернуться, но они крепко держали меня за руки и усадили в машину.
Я слышал их разговоры, но до сознания доносились только обрывки фраз. С каждой минутой, приходя в себя, я начинал понимать, во что все это может вылиться.
— Пи***ц, чеченцы это так не оставят. Бошки начнут херачить уже ночью. Мы там всех порешили, но это не поможет. Бл***, мы реально попали.
Я закрыл глаза и мне казалось, что я лечу в пропасть. Я, бл***, нихера не вынес из того раза. Я опять подвел их под раздачу. Понятно, что в Робин Гудов тут никто не играл, под пулями ходили все, но я сегодня собственными руками развязал войну. Резня, которая предстоит в ближайшие недели, зальет кровью весь город, и они будут правы. Остановить это безумие смогут только на сходке, и то отцу придерся пойти на устпуки, если он вообще захочет во все это ввязываться.
К моменту, когда мы доехали до места, где обычно залегали на дно, меня уже ждали люди отца. Нихрена себе разведка. Я даже не пытался ерепениться, понимал, что за свой бок придется ответить, поэтому молча сел в машину и, честно говоря, понятия не имел, каким будет исход.
Я осознавал, насколько сложный разговор предстоит, вернее, насколько трудно мне будет принять правду, которую швырнут мне в лицо. Отец сидел в своем кабинете — невозмутимый как статуя, которой не страшны ни дождь, ни снег, ни ветер — приди на это место хоть через месяц, хоть через десять лет, она будет стоять, как и стояла, и ни одна ее черта не станет другой.
— Ну что, сынок, опять наломал дров? Место встречи изменить нельзя? Папа будет решать вопросы…
— Отец, не надо тыкать меня мордой в дерьмо, я и сам знаю, что облажался. Собрался злорадствовать? И так тошно…
— Тошно ему… Не ной, а слушай. Мозги включать надо, прежде чем кулаками махать. Чеченцы уже на улицах и они валят всех без разбора. Ты, бл***, понимаешь, что развязал им руки? Они хер успокоятся, пока твоя голова не украсит кабинет Чечена.
— Я сам к нему пойду, я лучше сдохну, чем дам тебе всю жизнь меня парафинить.
— Пасть закрой, щенок. Ты будешь делать то, что я скажу. Жить не умеешь — слушай старших. Через два часа ты уберешься нахрен из этой страны. И я не знаю, когда ты сможешь вернуться. Никакого шмотья не бери, только паспорт, сейчас принесут документы на чужое имя и ты для всех исчезнешь.
— Я никуда не полечу, — на секунду запнулся, но решительно продолжил, — пока я не найду Лену, из России я не двинусь.
— Ты что, вообще охренел, твою мать. Какая Лена? Все мозги в яйца утекли? Оно и видно. Ты, бл***, замочил Шамиля, ты под раздачу подвел всю нашу братву. Какая Лена?
— Послушай, папа. Клянусь, я больше никогда в жизни не попрошу тебя ни о чем. Клянусь памятью мамы, никогда. Но помоги мне. В последний раз. Увидел, что отец задумался. Отвернулся от меня, начал мерить шагами комнату, прищурив глаза и потирая пальцы.
— Андрей, я в тебе настолько разочарован сейчас. Ты просто похерил все мои надежды, и мне хочется послать тебя ко всем чертям. Но ты мой сын… И я помогу. Но это последний раз. Я отыщу твою, бл***, Лену, откуда она только взялась, и через пару недель она прилетит к тебе.