Бальбоа. Нет! Бабушка — нет! Я займу у друзей, соберу все, что можно. Возьми бумаги, драгоценности…

Другой. Я пришел не за милостыней. Я пришел за моей собственностью. Ты прекрасно знаешь, что бабушка не может мне отказать. Почему ты не хочешь, чтобы я с ней говорил?

Бальбоа. Послушай меня, Маурисьо! Бабушка ничего не знает. Для нее тот испорченный мальчик стал мужчиной. Он счастлив. Он к ней приехал. Он помнит все хорошее.

Другой. А, рождественский рассказик! Жаль только, что я вышел из того возраста, и они меня как-то не трогают. Где бабушка? (Делает шаг вперед, Бальбоа преграждает ему путь)

Бальбоа. Подумай, что ты можешь разрушить в одну минуту!

Другой. Я спешу. Отойди!

Бальбоа. Нет! Я не отойду!

Другой(схватывает его за руку). Ты не думаешь, надеюсь, меня опять ударить? Это легко с мальчиком. Со взрослым не то. Отойди, говорю! (Отталкивает его и зовет, громко) Бабушка!

Входит Маурисьо. Говорит глухим от гнева голосом.

Маурисьо. Без крика. Сейчас вы выйдете со мной из этого дома.

Другой. Могу узнать, кто вы такой?

Маурисьо. Потом. Сейчас, сию минуту, бабушка войдет в эту дверь, вы слышите? Если вы произнесете при ней хоть одно слово, одно слово, я вас убью.

Другой. Меня?..

Маурисьо(резко прерывает). Душой клянусь, убью на месте!

За сценой смех.

Молчите.

Входят бабушка и Изабелла.

Бабушка. В жизни не слышала такой чепухи. Ты в уме? Говорить мне, что этот зеленый огонек у светлячков… О, простите! Я думала, вы одни.

Маурисьо. Ничего. Сеньор ошибся адресом. (Подчеркнуто) Я покажу ему дорогу. (В дверях) Вы идете?

Другой (решительно идет к двери). Иду.

Изабелла(чувствует что-то недоброе в вызывающем тоне мужчин). Маурисьо!..

Услышав свое имя, Другой удивленно оборачивается. Пристально смотрит на Изабеллу и Маурисьо.

Маурисьо. Я сейчас, Изабелла. Сейчас вернусь. Вот сюда.

Другой колеблется. Наконец, слегка кланяется.

Другой. Прошу прощения, сеньора… (Идет за Маурисьо)

Изабелла и Бабушка смотрят им вслед.

Хеновева. Туфли вниз положить, правда?

Изабелла(думая о другом). Правда.

Хеновева. А платье я хорошо уложила?

Изабелла. Все равно.

Хеновева. Как же так — все равно? Вы лучше меня знаете, я никогда никуда не ездила. Так?

Изабелла(не глядя). Так.

Хеновева безнадежно вздыхает и закрывает чемодан. Наверху бьют часы.

Изабелла подняла глаза, слушает. Часы пробили четыре.

Хеновева. Не молчите вы, хуже это! Скажите что-нибудь, ради Христа, вам же легче станет!

Изабелла. Что сказать?

Хеновева. Да что хотите, хотя бы невпопад. Как вот — идешь, где темно… и запоешь. Молчать, так оно вроде могилы.

Изабелла. Да, похоже. Сколько вы платьев уложили?

Хеновева. Семь штук.

Изабелла. Семь платьев, целая жизнь. Светлое платье первого утра… Платье, в котором я поливала гортензии… Голубое, в нем я бросала камешки в реку… Вечернее, платье того вечера, мы прожгли его сигаретой… Теперь они уложены, так плотно лежат, нет ни праздника, ни реки, ни гортензий. Вы правы, Хеновева. Укладывать чемодан — это как похороны.