— И не надо. Там уже готовые марионетки с нетленкой и паутиной гортатора. Бери и командуй себе в удовольствие.

Мира глубоко вздохнула, потом ещё раз, и наконец, произнесла сквозь зубы дрожащим голосом.

— Встать.

Сзади ойкнула Таколя, выпуская меня из объятий и прямо на четвереньках отползая подальше. А мёртвый моряк плавно, как это доступно только нежити, начал подниматься с гальки. Он встал и замер, уставившись пустыми глазами в никуда, и приветствуя своим молчанием нового некроманта.

Из плотного тумана вышла Тагира, сжимая в руках старенькую флейту, которая была её орудием войны. Она вышла и встала рядом со мной, а я вглядывался в серое утреннее марево, откуда, уподобившись призракам, проступали силуэты стволов деревьев.

— Выйдут на нас через несколько минут, — произнёс я, внимательно слушая далёкие человеческие крики и топот копыт.

Рассветная тишина, ожидающая пробуждения леса, не хотела скрывать чужие тайны, и потому приближающиеся к боковому охранению всадники выдавали себя с головой.

Шумят много, — сказала девушка и тяжело вздохнула.

— Это, скорее всего, наёмничий отряд варваров восточного каганата, — ответил я, положив руку на навершие спаты, — Дозоры докладывали о них ранее. Им, наверное, приказали напасть на обозы легиона на марше, и они предвкушают жирную добычу и лёгкий грабёж.

— Они что, даже не понимают, что их послали на разведку боем? — усмехнулась Тагира, задумчиво приложив флейту к губам, но так и не заиграв.

— Боги наделили их храбростью и житейской смекалкой, но не дали знания стратегии.

Мы замолчали, а шум приближался. Деревья недвижно чернели, скрывая столь же недвижный строй нежити. Сто мертвецов, первые ряды которых были вооружены копьями-гастами, упёртыми сейчас пято́й в землю и поджатыми ногой, а вторые и третьи несли по четыре дротикапи́лума. За ними располагались лучники. Рядом со мной стоял резерв из десяти арбалетчиков, использующих щиты-ски́тумы как опору для своего оружия. Но щиты были нужны не только для этого. Они в первую очередь требовались на случай обстрела меня и моего маяка из луков.

Топот тем временем приближался, а когда туман качнулся высокими, быстро приближающимися фигурами, я закрыл глаза и притронулся к нитям, уподобившись пауку, сидящему в центре своей паутины. Нити мог видеть только я, и сейчас наблюдал висящие среди стволов сторожевые тенёты и тянущиеся к нежити струны управления. Их было много, но я знал, когда и как дёргать, и потому оставался спокоен.

«Трень!» — зазвенела самая дальняя нить, словно муза коснулась пальцами арфы перед тем, как начать играть. Мои неживые лучники с лёгким скрипом натянули луки.

«Трень!» — звякнула другая струнка, и первые ряды слегка наклонили головы вбок, уходя с линии стрельбы.

«Трень! Фьють», — тихо сорвались с тетивы стрелы, и лучники сразу потянулись за новыми, а в тумане раздались крики боли и ржание раненых лошадей. Я бил в первую очередь именно по животным, тормозя конную лавину, и туман мне не мешал.

«Фьють. Фьють. Фьють».

Деваться им некуда. Справа река, слева густые заросли, а позади мешала отступлению непомерная гордость, и единственное узкое место, пригодное для прохода, было перекрыто моей сотней. Вскоре, как я и думал, кочевники начали выскакивать из молочной мглы, делать выстрел из своих небольших луков и снова уходить в туман. Они не пойдут на штурм, это совершенно не их способ ведения боя. Они начнут конную карусель, в которой выстрелившие станут уходить в конец назад, а их место займут свежие и готовые к бою. Кочевники начали кружить, словно косяк морской рыбы, ощетинившейся иглами. Но их ждало