- Я тебя научу. Будем играть на спички.

- Я лучше послушаю ту историю, о которой вы говорили в хижине пастуха. Не помню уже, как она называется.

- " Ветер сквозь замочную скважину", -сказал я, - но она длинная, Билл.

- Время у нас есть, так ведь?

С этим не поспоришь.

- И в ней есть страшные моменты. Мне это было в самый раз, когда мальчиком я лежал в кровати, а возле меня сидела мама, но тебе-то пришлось пройти через многое…

- Плевать, - сказал он, - истории заставляют людей забыться. Конечно, если это хорошие истории. А эта хорошая?

- Да. По крайней мере, я всегда так думал.

- Тогда рассказывайте, - он слабо улыбнулся, - я вам даже отдам две из трех крученок.

- Они все твои, но себе я сверну папиросу.

Я думал, с чего начать.

- Знаешь такие истории, которые начинаются со слов "Однажды, когда дед твоего деда еще не появился на свет…"?

- Они все так начинаются. По крайней мере те, которые рассказывал мой па. До того, как сказал, что я уже слишком взрослый для историй.

- Человек никога не бывает слишком взрослым для историй, Билл. Мужчина, мальчик, девочка, женщина - никогда. Ради них мы живем.

- Правда?

- Да.

Я вытащил табак и папиросную бумагу. Скручивал медленно, потому что в те дни для меня это еще было в новинку.

Когда результат меня удовлетворил (то есть, отверстие для затяжек стало не больше игольного ушка), я зажег спичку о стену.

Билл сидел, скрестив ноги, на соломенных тюфяках. Взял одну из шоколадок, покрутил между пальцами - точь-в-точь как я, когда скручвал папиросу - и засунул ее за щеку.

Начал я медленно и неуклюже, потому что в те дни истории тоже пока не стали для меня обычным делом… хотя со временем я в них поднаторел.

Пришлось, как приходится всем стрелкам. И чем дальше, тем легче и естественнее давались мне слова, потому что я начал слышать голос своей матери. Он изливался через меня, со всеми его подъемами, падениями и паузами.

Я видел как мальчик погружается все глубже и глубже, и меня это порадовало. Я будто бы снова вводил его в транс, но уже другим, лучшим способом. Более честным.

Но больше всего меня радовал голос матери - я как бы снова обрел ее внутри себя.

Конечно, голос причинял и боль тоже. Со временем я понял, что все лучшее зачастую сопряжено с болью. На первый взгляд, это странно, но, как говорили старики, мир - странное место и всему когда-нибудь приходит конец.

- Однажды, когда дед твоего деда еще не появился на свет, у края неведомой глуши, называемой Бескрайним Лесом, жил мальчик Тим со своей мамой, Нелл, и папой, Большим Россом. Были они бедны, но до поры до времени жили счастливо втроем…

Ветер сквозь замочную скважину

Однажды, задолго до того как дед твоего деда появился на свет, у края неведомой глуши, называемой Бескрайним Лесом, жил мальчик по имени Тим с мамой Нелл и папой, Большим Россом. Были они бедны, но до поры до времени жили счастливо втроем.

- Я смогу передать тебе лишь четыре вещи, - говорил Большой Росс сыну, - но четырех достаточно. Сможешь их перечислить, сынок?

Тим хоть и перечеслял их уже не раз, но всегда был рад повторить.