Через два дня мы с Джейми подвели своих коней к вагону-конюшне двухвагонного поезда, приготовленного специально для нас.

Когда- то Западная Линия тянулась на тысячу колес или даже больше, до самой пустыни Мохэйн, но в годы перед падением Галаада она доходила только до Дебарии.

За ней многие железнодорожные пути были размыты наводнениями или разрушены землетрясениями. Другие были захвачены налетчиками или бродячими бандами, называвшими себя сухопутными пиратами, потому что вся эта часть мира была охвачена кровавой смутой.

Мы называли эти земли на дальнем западе "Наружный Мир", и они прекрасно подходили для целей Джона Фарсона. Он ведь по сути и сам был сухопутным пиратом. Только с претензиями.

Поезд был чуть побольше паровой игрушки; галаадцы называли его Малыш-Гуделка и посмеивались, глядя, как он пыхтит по мосту к западу от дворца.

Верхом мы доехали бы быстрее, но поезд позволял не утомлять лошадей зря. К тому же пыльные плюшевые сиденья раскладывались в кровати, что нам очень нравилось.

Ну, то есть, пока мы не попытались на них поспать. Один раз, когда поезд встряхнуло особенно сильно, Джейми вылетел из своей импровизированной постели прямо на пол.

Катберт посмеялся бы, а Ален бы выругался, но Джейми Красная Рука просто поднялся с пола, снова улегся на постель и заснул.

В первый день мы мало разговаривали. - только смотрели в волнистые слюдяные окна, как зеленые, лесистые земли Галаада сменились грязным кустарником, немногочисленными бедствующими фермами и пастушьими хижинами.

По пути было несколько городков, где жители - многие из них мутанты - разинув рот следили, как Малыш-Гуделка медленно катил мимо.

Некоторые указывали на середину лба, словно бы на невидимый глаз. Это означало. что они на стороне Фарсона, Доброго Человека.

В Галааде таких людей посадили бы в тюрьму за измену, но Галаад остался позади.

Меня тревожило то, как быстро развеялась их верность, которую когда-то принимали как данность.

В первый день нашего путешествия, неподалеку от Бисфорда-на-Артене, где еще жили родственники моей матери, какой-то толстяк бросил в поезд камнем.

Он отскочил от закрытой двери конюшни, и я услышал, как лошади удивленно заржали. Толстяк заметил, что мы смотрим на него. Он ухмыльнулся, обеими руками схватился за ширинку и поковылял прочь.

- Кое-кто неплохо кушает в этих нищих краях, -заметил Джейми, глядя, как его ягодицы колышутся под заплатанными брюками.

На следующее утро, после того, как слуга подал нам холодный завтрак - овсянку и молоко, Джейми сказал:

- Наверно, лучше, чтобы ты мне рассказал, в чем дело.

- А ты можешь мне сперва ответить на один вопрос? Если сможешь, конечно.

- Само собой.

- Мой отец сказал, что женщины из приюта в Дебарии предпочитают мужчине дрючок. Ты не знаешь, что он имел в виду?

Джейми некоторое время молча смотрел на меня - как будто хотел убедиться, что я его не разыгрываю, - а потом уголки его губ дернулись.

В случае Джейми это было все равно, как если бы кто-то другой катался по полу, схватившись за живот, и завывал от смеха.

Катберт Олгуд, несомненно, именно так бы и поступил.