– Капюшоны в последнюю минуту будут наброшены на головы казнимых, – объяснил Эндрюс. – Казни будут проходить на двух виселицах. Третья – резервная. На всякий случай. Веревки манильские, легко выдерживают до двухсот килограммов… Под каждой виселицей – люк с двумя створками, которые открываются нажатием рычага. Казненный падает в отверстие на глубину 2 метра 65 сантиметров. Смерть будут констатировать врачи. Приговор будет приводить в исполнение сержант Вуд.

Эндрюс указал стеком на коренастого мужчину с длинным носом и двойным подбородком, который деловито осматривает свое хозяйство. Впрочем, этого Эндрюс мог и не говорить. В последние дни сержант стал знаменитостью. Он заранее вызвался привести приговор в исполнение, и когда его просьба была удовлетворена, принялся раздавать автографы и интервью, улыбаясь, охотно позировал перед объективами.

– Господин полковник, а зачем вон тот угол отгорожен брезентом? – поинтересовался кто-то из англичан.

– Туда будут сносить тела казненных, чтобы они не падали друг на друга, – объяснил полковник. – Столы перед эшафотами – для представителей четырех армий-победительниц. Сзади – скамьи для переводчиков. А для вас, господа журналисты, особые столики – вон те четыре… А теперь вам надо вернуться в отведенные вам комнаты и ждать начала.

– Столько лет ждал я этого часа, – задумчиво произнес фотокор в отведенной им с Ребровым комнате, закуривая очередную папиросу. – Сказал бы мне кто в Сталинграде, что я вот так буду в Нюрнберге присутствовать на их казни… Жалко все-таки, Гитлера нет…

В коридоре вдруг загрохотали чьи-то шаги, послышались сдавленные отрывистые голоса.

– Шухер какой-то, – прислушавшись, сказал фотокор. – Сбежал, что ли, кто?

Ребров бросился к двери.

В коридоре высыпавших из комнат журналистов встретил полковник Эндрюс, хлеставший стеком по сапогу куда сильнее обычного. Лицо его пылало яростью.

– Господа, вынужден сообщить, что… – полковник запнулся, но продолжил: – Заключенный Геринг мертв. В результате совершенного им самоубийства… Он принял яд.

Помолчав, Эндрюс обвел всех взглядом, и удрученно добавил:

– Он должен был быть повешен первым.

Полковник выглядел довольно жалко. Ребров подумал, что это, конечно, страшный удар по его самолюбию и карьере. То, что он позволил Герингу совершить самоубийство, ему не простят. Эндрюс может теперь оправдываться сколько угодно, перекладывать вину на других, но ему уже ничего не поможет.

– И что теперь, господин полковник? – поинтересовался американский журналист. – Все отменяется?

– Ни в коем случае. Распорядок остается в силе. Скоро вас пригласят.

Где-то через час они сидели на расстоянии трех-четырех метров от эшафота.

Затем появились члены Четырехсторонней комиссии, офицеры американской охраны.

У виселиц на эшафоте, в ярком круге неестественно белого света заняли свои места палач Вуд и военный переводчик.

А потом в двери появился первый осужденный в сопровождении двух солдат…

В четыре часа утра гробы с телами казненных погрузили в два армейских крытых грузовика. В сопровождении джипа военной полиции с установленным на нем пулеметом выехали из ворот тюрьмы.