Не сомневаюсь, что обо мне они думали то же самое. Они же помнили, каким я был в школе: рассеянным, забывчивым и вечно опаздывал.

Причем до такой степени, что незадолго до начала зимних каникул после уроков меня вызвали в кабинет директора.

– Джон, я получил письмо, – сказал Свитинг, – от матери одного из ваших учеников.

Он не любил получать письма от родителей. Они, как камешки, брошенные в пруд, вызывали круги на воде.

– Письмо от миссис Вивер, – продолжал он, – матери Николаса. Она весьма расстроена.

– Чем?

Свитинг зачитал письмо:

«Николас много раз говорил мне, что мистер Пентекост приходит на уроки с опозданием и что сами уроки оставляют желать лучшего».

В кардигане сливового цвета Свитинг был похож на викария. Откинувшись в кресле, он снял очки и выжидающе посмотрел на меня. Я молчал, и он вздохнул и покачал головой.

– Это так непохоже на вас, Джон, – сказал он. – Вы никогда… – в поисках подходящих слов он шлепнул по столу ладонью, похожей на тюлений ласт, – не создавали проблем. Я всегда мог полагаться на вашу собранность.

Я до определенной степени был убежден, что меня взяли в эту школу из-за моего акцента. Свитинг вырос в Шеффилде и всегда с гордостью рассказывал, что его отец тридцать лет проработал металлургом, а мать тридцать пять лет гравировала столовые приборы. И хотя годы, проведенные в Кембридже, выправили его произношение, в душе он остался выходцем из рабочего класса севера Англии считал, что в этом смысле у нас с ним было нечто общее.

В моем акценте ему слышалось обещание жесткого светского преподавания, в котором нуждались принадлежащие к привилегированному классу учащиеся школы. Он видел меня в роли обер-мастера, надсмотрщика, который в синем плаще[24], с планшетом и секундомером в руках следит за процессом превращением сырья в готовый продукт для показа в демонстрационном зале.

– Понимаете, люди иногда выгорают на этой работе, такое бывает, – продолжал Свитинг, применяя ко мне метод общения врача с больным, о котором он узнал неделю назад на семинаре по менеджменту. – Даже такие молодые люди, как вы, могут потерять ориентиры в жизни. И если вы чувствуете, что именно так оно и есть, то в помощь вам существует определенные… – шлеп-шлеп ладонью, – механизмы взаимодействия с профессионалами, специально обученными решать такого рода проблемы.

Я заверил его, что со мной все в порядке. Только на самом деле это было вовсе не так. Но как объяснить ему, почему я хочу вернуться? Что я в долгу перед Эндландс? Он бы не понял.

Штурзакер метнул дротик и вернулся на свое место. Бросив на меня взгляд, он сказал:

– От тебя-то все это теперь, должно быть, далеко. Ты, поди, рад, что не живешь здесь больше.

– Я не забыл эти места, – ответил я.

– Это твоя милая, с которой ты вошел?

– Да, – ответил я.

– А хорошенькая, что скажешь, Билл? – Он причмокнул губами.

Ну понятно, чего бы он не отдал, ага.

Билл собрался было сказать что-то за меня, но Отец покачал головой.

– Давай займись выпивкой, – сказал он, – я сейчас приду.

Билл изучающе смотрел на Штурзакера.

– Скажи своему Винни, что я приду потолковать с ним, – сказал он.