А потом загорелся семейный амбар с сеном и сгорел дотла, хотя шел дождь. И еще он увидел, как за одну ночь опустели бутылки с ежевичным вином. Он увидел, как мясо в кладовой исчезло прямо у него на глазах, а кости оказались испещрены отметинами, будто от собачьих зубов. Все эти дни священник на шаг отставал от Дьявола, когда тот перескакивал с одного на другое. Пока у Дайеров он окроплял святой водой исходившего слюной бычка, Окаянный уже усеял наростами барана Пентекостов; а когда святой отец приложил распятие к бараньему лбу, Дьявол переместился к Кервенам и устроил так, что их новорожденный сынок вместо молока сосал кровь.

Младенец умер, и мужество оставило священника. Он сел на свой разболтанный «Триумф»[14] при приближении Бури и уехал. Станки в ткацких цехах замолчали, закрылись двери фабрики, и рабочих отправили по домам. Но верхние этажи в них скоро настолько промерзли, что семьи вынуждены были ютиться все вместе в гостиных. Огонь в очагах мгновенно пожирал дрова, и тепло уходило так быстро, как будто кто-то на крыше высасывал его через трубу, и вскоре в домах стали сжигать все, что попадалось под руку. Бабушка Алиса, рассказывал мне Старик, видела, как ее отец и братья разбивают всю подряд мебель, даже кровать, на которой умерла ее мать, заходясь в кашле. Вся ее подушка была запятнана тогда сгустками крови.

Когда с фотографиями было покончено и альбомы убрали, Кэт уже совсем было собралась объявить о грядущем появлении на свет младенца Пентекостов, но возможность была упущена, когда Лорел, поставив на стол сумку, которую она принесла с собой, зашуршала бумагой.

– Ты первый, Том, – произнесла она. – По-моему, это правильно. Давно мы не ели кулич[15], с тех самых пор, как ушел бедняга Джим.

Она сочувственно улыбнулась Анжеле. Отец положил кубик сдобы на тарелку. Кулич был совсем простой, чуть подгоревший. От него сильно пахло яйцами. Отец отщипнул кусочек и передал тарелку Анжеле, которая сделала то же самое и повернулась к Грейс. Девочка положила медальон и отломила уголок, подставив снизу ладонь, чтобы поймать крошки. Хватило всем, включая Кэт, последовавшую примеру остальных. Она взяла себе кусочек и растерянно посмотрела по сторонам.

– Не хочешь что-нибудь сказать, Том? – обратился к нему Билл, забрав с тарелки последний кусок кулича. Крошки он тщательно собрал в ладони.

– Да что тут особенно говорить? – сказал Отец.

Лорел дотронулась до его руки, и все в полном молчании принялись за кулич.

Я кивнул Кэт, и она положила в рот свой кусок. Я заметил, как щурились у нее глаза – она старалась прожевать его максимально вежливо. Я уже предупредил ее, что он будет сухой. По-другому никогда не бывало. Смысл был не в том, чтобы получить удовольствие от кекса как такового. Это была ритуальная сладость.

Старик однажды рассказывал о своем детском воспоминании, когда в Эндландс кто-то умер и близкие покойного покрыли мула от кончика хвоста до губ влажным торфом и пустили его бродить по Долине, чтобы все люди узнали о том, что кого-то посетила смерть. Когда мула увидели, его вымыли в реке и отправили тем, кому он принадлежал. А вместе с ним послали хлеб, мясо и кулич. В те дни, говорил Старик, труп не считался чем-то нечистым или страшным, и прежде чем отправить усопших близких к гробовщику, их оставляли в гостиной, чтобы все могли дотронуться до них и поцеловать.