– Ребенок не может это сделать, – возразила Кэт. – Дети не способны на такое.
– Ну, если Винни Штурзакер пошел в отца, – сказал я, – он, не задумываясь, бросит горящую спичку в сушняк.
– Ты говоришь, как Билл, – заметил Отец.
– А кто еще это может быть?
– Не знаю, – отозвался Отец. – Может, и вообще никто.
– А в деревне ничего не видели?
– Бетти Вард утверждает, что видела, как Винни направлялся в лес, – сказал Отец. – Но ее послушать, так она вообще много чего видит.
– Может быть, она говорит правду, – сказал я.
– Бог его знает, – отозвался Отец. – Как бы то ни было, сейчас уже все кончено. Что толку зря время терять. Меня овцы ждут.
От порыва ветра по крыше «Ленд Ровера» застучали капли дождя, яростно забарабанили падающие с буков желуди, и машина тронулась с места. Кэт взяла меня за руку и не отпускала, пока мы не выехали из-под деревьев.
Когда мы проезжали мимо фермы Дайеров, из-под длинной крыши скотного двора до нас донеслось гоготание гусей и мычание айрширов[7]. А дальше дорога шла через пересеченную открытую местность. Отец сказал, что всю неделю почти без перерывов шли дожди, шторм иногда продолжался целый день. В Эндландс все, казалось, было пропитано водой. Побуревший папоротник у обочины склонился до земли, заросли тростника всплыли, а дальше разливалась шумливая Брайар, подбираясь к бетонному мосту, ведущему к ферме Бисли. Река уже затопила поле, где они раньше держали лошадей – трех состарившихся жеребцов, которых у них рука не поднималась отдать на удобрения или на клей. Жеребцы принадлежали Джиму, а не Анжеле, как и другие одряхлевшие живые твари, которых он приютил у себя на ферме. Пока он был жив, сколько я себя помню, ферма Бисли служила убежищем для хромых собак и ослепших осликов, безухих кошек и в какой-то момент даже шелудивого павлина, оглашавшего своими воплями долину.
Ферма Пентекостов была последней из трех дворов. Дом кремового цвета, загон для ягнения, туалет и амбар с сеном сгруппировались вокруг овчарни, используемой для кормления овец перед случкой и самой случки. И все здесь казалось игрушечным на фоне окружавших долину гор.
Поколение за поколением Пентекосты выращивали овец, Дайеры разводили гусей и молочных коров, а на другой стороне реки рыжие тамвортские свиньи, испокон веков ковырявшиеся в грязи на склоне перед фермой Бисли, дали название этому склону, который в их честь стал называться Свиной Холм.
Дорога шла дальше мимо фермы Отца, минуя два небольших сенокоса, и заканчивалась у металлических ворот, за которыми до самого Фиенсдейльского ущелья расстилались Брайардейльские топи – полоса болот и тростника шириной в милю, через которую шла тропа на вересковые пастбища.
Такой была Долина.
Отец свернул с дороги и подъехал к ферме.
– Давайте-ка, откройте ворота, – сказал он, и мы с Кэт вылезли из машины прямо в дождь.
Обе отцовские собаки с лаем выскочили навстречу и протиснулись сквозь решетку, оскалив зубы, но никого не пугая, как это всегда делают колли. Мушкет служил Отцу уже давно – отличный пес, умный, послушный, он всегда понимал, когда нужно наказать молоденькую Муху, которую Старик приобрел этим летом на замену старому Табсу. «Но она совсем еще зеленая, – рассказывал мне Отец по телефону неделю назад. – Больше дурака валяет, чем работает». В трубке послышался голос Старика – он не соглашался с мнением Отца о Мухе. Это был последний раз, когда я слышал его. Через два дня Старика не стало.