Григорий сделал паузу, кивнул, поблагодарив за чай. Выпил залпом, аккуратно поставив чашку на предательски звякнувшее блюдце. Офицеры молчали.

– И всё равно – матушка? – тихо спросил поручик Зуев, глядя в окно на заснеженные ели.

– Да, Николай Алексеевич… Очень важно вот что понять – казнит не Отечество, а конкретный чиновник, имеющий имя-фамилию, узурпировавший право вещать и судить от имени всей страны… Самое время вернуться к вашему вопросу о престоле… Царь – он тоже для Отечества, а не Отечество – для царя.

– Питер бурлит, – вставил своё слово Булгаков, – везде ходят слухи, что государя будут скидывать…[29]

– Что нам делать? – запальчиво спросил Зуев, – отправляться защищать того, кто уведомил нас официально, что в таких защитниках не нуждается?

– Вовсе нет, – Распутин отодвинул от себя чашку, – навязывать свою любовь не стоит, это выглядит унизительно. Император – взрослый мальчик, сам должен отвечать за свои действия, назначения и указы… В его руках сосредоточена огромная власть, и если он предпочитает ею не пользоваться, то это его выбор, не надо ему мешать.

Офицеры зашевелились, загалдели…

– Никого не надо спасать насильно, – повысил голос Распутин. – Представьте, что вы вышли к дуэльному барьеру, и тут выбегаю я, весь в белом, начинаю хватать вас за руку, кричать, что это самоубийство, короче – спасать. Как вы ко мне после этого?

Такую аллегорию шуткой можно было назвать с очень большой натяжкой, но из-за общего напряжения, требующего разрядки, легкие смешки неожиданно переросли в громогласный хохот…

– Ой, Григорий Ефимович! – задыхаясь от смеха, держался за живот Ставский, – ой, убили!..

– Да, я бы точно окочурился, если б меня в эту минуту кто-то в белом схватил за руку! – держась за капитана, вытирал слёзы младший Пунин.

– Ну и где же, по-вашему, место защитника Отечества в такой неоднозначной, сложной ситуации, – раздался адмиральский густой бас, и все присутствующие вскочили, отдавая честь адмиралу Непенину и генералу Вандаму, тихонько спустившимся со второго этажа в холл и не выдававшим до сего момента своего присутствия.

– Мешать дуэлянтам – моветон, – продолжил Распутин, встав, – но когда на линии огня или за спиной у одного из них находятся ни в чем не повинные люди, защитник по духу, а не по должности просто обязан спасти их… Если, конечно, спасаемые не склонны к суициду.

– Извольте с этого момента поподробнее, – улыбнулся генерал. – И с прибытием, чёртушка!

Григорий рта не успел открыть, как оказался зажатым в крепких вандамовских объятиях.

– Только лишнего при всех, прошу, не ляпни, – шепнул генерал на ухо, разжимая железный захват.

Распутин присел обратно, обведя ещё раз взглядом всех собравшихся.

– Начну по старинной русской традиции «от печки». Три года назад, в июне 1914-го, до роковых выстрелов в Сараево, когда не была ещё объявлена мобилизация, и армии оставались на зимних квартирах, полковник США Эдвард Мандел Хаус в Вашингтоне вручил президенту Вудро Вильсону доклад, в котором говорилось, что победа Антанты в предстоящей войне «будет означать европейское господство России», чего нельзя допустить ни в коем случае. Но по мнению авторов доклада, победа Германии также нежелательна. Вывод предлагался следующий – Антанта должна победить, но без России.